Эмилия берет прядку на уровне повыше локтя и вопросительно смотрит на Нунциату. Та качает головой. Эмилия поднимает палец чуть ниже плеча Лукреции. Такой длины волосы у Эмилии, когда она выпускает их из чепца.

Пораздумав немного, Нунциата кивает.

Лукреция передвигает ножницы к разрешенной длине и, не закрывая глаз, смыкает лезвия.

Звук оказывается громче, чем она думала. Чистый металлический «щелк!».

Прядь выскальзывает из раздвоенных лезвий. Вот они, волосы, которые росли всю жизнь Лукреции: темная часть, поближе к корням, отросла за девические годы, а самая дальняя, посветлее — еще в младенчестве. И эти пряди были с ней всегда — с детской до этой комнаты и этого мига.

Лукреция осторожно кладет прядь на сундук и возвращается к зеркалу.

«Щелк, щелк, щелк», — лезвия работают сообща и в то же время отталкиваются друг от друга, покуда не срезают все волосы Лукреции. Теперь кончики едва касаются плеч, а из зеркала смотрит не Лукреция, а лесная дриада с огромными глазами и бледным, диким лицом. Больная, грешница.

Она кладет последнюю блестящую прядку на сундук и проводит рукой по оставшимся волосам. Кончики теперь колючие, жесткие. На голове нет привычной тяжести, поворачиваться куда легче, а шея кажется странно голой.

Эмилия плачет, поднимая отрезанные пряди. Обещает их сохранить, ведь можно делать с ними прически, прикалывать к оставшимся волосам, когда Лукреция захочет, и будет как прежде, если умеючи.

— Не захочу, — отрезает Лукреция.

— Но мадам…

— Сожги их.

— Не могу. Я…

Нунциата ставит спаниеля на пол и поднимается с кресла.

— Альфонсо хочет их забрать.

— Альфонсо? — удивляется Лукреция.

— Да. Он меня попросил…

— Зачем?

— Откуда мне знать? — ворчит Нунциата. — Не нам обсуждать его приказы.

Клелия забирает у Эмилии волосы, перевязывает и заворачивает в ткань. Нунциата уносит их из комнаты, брезгливо отодвинув от себя; спаниель на поводке бежит, тявкая, следом за хозяйкой.

Лукреция мечтает вырвать сверток с волосами из рук золовки, забрать себе, уничтожить. Неприятно, что Альфонсо завладеет частью ее самой. Зачем мужу ее волосы? Что он с ними сделает? Положит в сундук, запрет в шкафу?

Дверь за Нунциатой закрывается, теперь волосы не вернешь. Лукреция отворачивается. Служанки подметают пол, протирают сундуки, убирают посуду, готовят ежедневную травяную настойку; день тянется своим чередом и заканчивается, как и любой другой, словно ничего важного и не произошло.

Красивые комнаты опустели. Лукреция бродит от стены до стены, от спальни к окну, выходящему на пьяццу. Не смотрит на картину с Мадонной и фруктами — перезрелыми лимонами, готовым лопнуть инжиром. Лукреция упорно отводит от них взгляд. Раз ей не позволяют иметь свои картины, на эти она и глядеть не станет.

Маленький протест приносит утешение.

Ей позволяют покидать комнату на четверть часа, подышать свежим воздухом в лоджии, но только в теплых мехах, чтобы не простудиться от холодного зимнего ветра.

Лукреция наслаждается быстрым течением крови, частым стуком сердца. Краем глаза она поглядывает на солнечные часы, наблюдает за движением тени. Когда истечет время, приставленный к ней стражник скажет: пора возвращаться в покои.

Эмилия придумывает, как причесывать Лукрецию, чтобы утрата волос была почти незаметна. Она скручивает пряди спереди, создавая иллюзию пышной шевелюры, заводит за уши, а остальные волосы прикалывает к жемчужной диадеме со свадьбы.

Клелии прическа не нравится. На следующий день она влажными руками завивает волосы Лукреции обратно в кудри.

Эмилии кажется, что такая укладка не подходит длинной шее Лукреции.

На третий день Лукреция делает прическу сама.

Служанки угрюмо косятся на нее, каждая из своего угла, и стараются не встречаться друг с другом взглядами.

Лукреция выдумывает для них поручения на другом конце castello, или просит что-нибудь принести с кухни, или отправляет в конюшню угостить мулицу. Лишь бы только остаться наедине со своими мыслями.

Каждые пять дней к ней заглядывает Альфонсо. Он тоже отсылает служанок, но уже по своей причине.

Альфонсо больше не раздевается по дороге к кровати, не срывает с нее одеяло и не любуется обнаженным телом. Вместо этого он опускается на колени перед ее кроватью, просит Лукрецию сделать то же, и подсказывает ей слова молитвы, перебирая четки. Сам акт он совершает быстро, деловито и осторожно.

О ее волосах он даже не вспоминает.

После он всегда очень галантен. Рассказывает новости: какие песни пели за обедом, какое читали стихотворение, у кого с кем роман. Упоминает и государственные дела — как Феррары, так и других герцогств. Говорит, что посетил мастерскую Бастианино и очень доволен его работой над портретом. Спрашивает, как она: спокойна? Спокойнее, чем раньше? Потеплел или охладился ее нрав? Отступила ли излишняя горячность, нет ли голода, жажды? Пришло ли, наконец, умиротворение? Есть какие-то изменения в душе, теле? Чем ей помочь?

Обязательно нужно ходить к духовнику, напоминает Альфонсо. Ради исповеди покидать комнату разрешено.

Лукреция усердно ходит на исповедь. Впервые в жизни она настаивает на посещении мессы хотя бы раз в день.

Все одобряют постоянные походы Лукреции в часовню: вполне уместно и правильно, что она просит Господа о ребенке. Все в castello молятся о наследнике. Стражники, камеристки, слуги и наместники благоговейно следят глазами за истовыми молитвами юной герцогини перед алтарем.

Чтобы попасть в часовню, нужно спуститься по нескольким лестницам и пройти через оранжерею. По дороге Лукреция заглядывает в Sala dell’Aurora и зал поменьше — двигаясь очень медленно, как лекарь прописал. Никакой спешки, нужно беречь силы. Она частенько встречает придворных и слуг, бегающих между кухней и залом, между салоном и сторожкой привратника. За день легко можно увидеть десять — пятнадцать лиц. Вернувшись в покои после исповеди, она поспешно делает наброски этих лиц чернилами, а потом сжигает улики.

Лекарь добросовестно навещает Лукрецию. Поначалу ей ненавистны эти визиты: противно, что он прощупывает пальцами ее тело, измеряет пульс, ставит на спину горячие банки, изучает ее кожу, шею и язык.

Однако минуют две недели, и она уже с нетерпением ждет прихода лекаря: хоть какая-то искорка среди однообразного течения будней. Лукреция спрашивает его о семье: родила ли собака, как дела у жены — полегчало ее ногам? Старший сын все так же хандрит? Дочь по-прежнему отказывается заниматься музыкой?

Ежемесячное кровотечение начинается в положенный день. Альфонсо не заходит к ней ни разу за всю неделю.

Если скука становится нестерпимой, Эмилия играет с Лукрецией в привезенные из Флоренции карты с изображениями башен, мостов и деревьев. Края карт истрепались за долгие годы игр в детской; Лукреция проводит ими по щекам и вдыхает