Когда в двадцатых числах ноября 1986 года стало известно о действиях Норта (в том числе и о возможной передаче никарагуанским контрас денежных средств, вырученных за продажу оружия Ирану), пресса все свалила на СНБ. Но это несправедливо. Оливер Норт не был членом СНБ. Он был всего лишь сотрудником аппарата совета, работавшего под руководством Пойндекстера.

Я знал Олли Норта, подполковника морской пехоты, который участвовал в разработке операции на Гренаде [64]. Отмеченный наградами ветеран Вьетнама, он пользовался уважением в Белом доме за свою невероятную работоспособность и как человек, умеющий "делать дело". Его активность перенесла его из джунглей Южной Америки в залы собраний общественных организаций, где он выступал, защищая внешнюю политику США. И он был только сотрудником аппарата СНБ, а не его членом, и это — существенное различие для будущих президентов, которые хотят избежать неконтролируемых тайных операций.

В соответствии с законом членами СНБ являются: президент, вице-президент, госсекретарь, министр обороны, директор ЦРУ и председатель комитета начальников штабов. В законе 1947 года об образовании совета (этим же законом было создано ЦРУ) указывалось, что его цель — "давать президенту рекомендации в отношении координации внутренней, внешней и военной политики, затрагивающей национальную безопасность…".

Сказано ясно. Совет национальной безопасности призван давать президенту рекомендации, но не брать на себя обязанность ЦРУ по проведению тайных операций. Но хотя сотрудники аппарата СНБ занялись тайной операцией, которой им заниматься было не положено, члены совета ни разу за все это время, от ее начала до конца, официально не собирались для обсуждения иранской инициативы. Не было проведено ни одного заседания СНБ, чтобы рассмотреть все фазы операции — не только возможные выгоды, но и сложности и срывы, которые могли ее подстерегать.

Брайс Харлоу, сотрудник Белого дома при Эйзенхауэре, однажды рассказал об одном из заседаний СНБ, состоявшемся в 1958 году, когда было принято решение направить морскую пехоту в Ливан для поддержания неустойчивого прозападного правительства Камиля Шамуна. Брайс вспоминал, как Эйзенхауэр, выслушав доклад о мерах по обеспечению успеха операции, обратился к своему госсекретарю Джону Фостеру Даллесу и спросил: "Фостер, я считаю, что приняты все меры для того, чтобы дело прошло хорошо. А сейчас скажите, есть ли какой план, если дело пойдет плохо?"

В этом случае сам президент, специалист по военным делам, связанным с большим риском, задал ключевой вопрос. Однако роль СНБ обычно и состоит в том, чтобы задавать вопросы, то есть взвешивать все "за" и "против", которые должен рассматривать президент, перед тем как дать "добро" на какую-нибудь внешнеполитическую акцию, особенно на связанную с риском акцию на Ближнем Востоке.

У президента Рейгана никогда не было такого преимущества, которое могли бы дать ему столь взвешенные рекомендации по Ирану. Консультативный аппарат СНБ, конечно, существовал, но он не был использован. Его попросту обошли, а информация и рекомендации, поступавшие к президенту, давали представление лишь о деталях, но не о всей картине в целом.

Какой же урок могут извлечь будущие президенты из дела "Иран — контрас"? Давний урок, о котором слишком часто забывают: не искать коротких путей и не забегать вперед, а самое главное — придерживаться двух правил.

Правило первое состоит в том, что при планировании и проведении тайной операции должна быть соблюдена до конца буква закона.

Правило второе обязывает никогда не вступать в сделки с террористами.

Обращаясь к прошлому, можно сказать, что все время появлялись убедительные тревожные признаки того, что иранская инициатива чревата неприятностями. Оказалось, что у Джорджа Шульца и Каспара Уайнбергера также были серьезные сомнения. Если бы я знал об этом и попросил бы президента собрать заседание СНБ, то он смог бы увидеть всю эту операцию в другом свете, как игру, обреченную на провал.

Были и другие вопросы, которые задавались корреспондентами после того, как вся эта история стала достоянием гласности. Не только вопросы о том, что я знал и когда узнал, но и другие неизбежные вопросы, задававшиеся мне в бытность мою вице-президентом.

Если у меня были разногласия с президентом, почему я не говорил о них прямо? Вице-президент может излагать президенту свое особое мнение при встрече с ним с глазу на глаз, но не соглашаться с ним публично, когда политика администрации подвергается критике, было бы наихудшим примером дешевого оппортунизма. Поступил бы я таким же образом, если бы я был президентом? Домыслы лучше всего предоставить политической оппозиции и авторам передовых статей, но не близким соратникам президента. А если я и рассчитываю когда-то стать президентом, не следует ли мне определить позицию Джорджа Буша по тому или иному вопросу, которая расходилась бы с позицией Рональда Рейгана? Для всего есть свое время и место. Вице-президент, который несвоевременно и неуместно ставит свою программу выше программы президента, поднимая свои интересы превыше всего, в любом случае не заслуживает быть президентом.

И наконец, после дела "Иран — контрас" задавались вопросы о стиле руководства Рональда Рейгана. Спрашивали, в частности, не уделяет ли нынешний президент слишком мало внимания деталям, не передоверяет ли слишком много полномочий своим подчиненным.

У каждого президента свой стиль руководства. Франклин Рузвельт, стиль которого служит образцом для Рейгана, всегда глядел вперед, оставляя другим заниматься деталями. С другой стороны, Джимми Картер находил время для проверки имен тех, кто пользовался теннисными кортами Белого дома.

Основной вопрос поэтому не столько в стиле руководства, сколько в качестве руководства, осуществляемого президентом. И ответ на то, насколько хорошо Рональд Рейган руководил Белым домом, лежит не в том, как он проявил себя в том или ином вопросе, а в общем результате деятельности его администрации.

Я вспоминаю ясный прохладный день 20 января 1981 года и трибуну, где мы находились в день официального вступления его в должность президента США. Прогноз погоды предвещал дождь, но проглянуло солнце, и температура воздуха поднялась примерно до 12 градусов тепла. Впервые в истории церемония состоялась у западного подножия Капитолия, выходящего на Пенсильвания-авеню. Вначале я принес присягу как вице-президент, которую принял мой друг, судья Поттер Стюарт, а Барбара держала нашу семейную Библию. За этим последовал гимн "Вера наших отцов"; потом верховный судья Уоррен Бергер принял присягу у нового президента. Прозвучал салют из двадцати одного орудия. После небольшой паузы выступил Рональд Рейган. Он торжественно обещал создать более сильную Америку, живущую в мире, с возрожденной экономикой, с большим уважением к себе во всем мире и с восстановленной верой в