— Да… — еле слышно ответила Джиа, опуская глаза. — Ты уверен?

— Поверь, милая, о размножении я знаю всё, — важно проговорил Донас`ен. — Но что же ты теперь чувствуешь?

Девушка долго молчала. Затем прошептала:

— Облегчение…

— О, и почему же? — ухмыльнулся эльф. — Разве не ты хотела быть с кем-то одним, нарожать кучу детишек?

Джиа промолчала.

— Ну же?

— Убирайся-ка ты… — тихо сказала она.

— Как тебе будет угодно, сестрёнка, — ухмыльнулся Донас`ен. — Береги себя. Вас и без того мало осталось. Обидно будет, если…

— Прощай, Донас`ен, — прошептала Джиа и отвернулась.

Джиа осталась одна. О, как ни горько ей было осознавать это, но Донас`ен был прав. Он был прав во всём! Да и не могло быть иначе, ведь он прекрасно её чуял. Он знал её как себя самого — как знают друг друга все чующие братья и сёстры лисы.

Эльф не ошибался: этой ночью она проявила непрофессионализм. Она сорвалась и позволила себе чувствовать лишнее. А права на это она не имела. Она могла погибнуть или погубить кого-то из невинных.

Прав был Донас`ен и относительно её глупого желания сбежать. Ну куда она сбежит от самой себя? Разве не то же самое она с такой страстью пыталась доказать Летодору? Они оба выбрали свои пути и теперь уже никогда не смогут сойти с них.

Что же теперь? Бежать и от Летодора? Или же они всё ещё могут попытаться свести свои пути как можно ближе друг к другу? Почему бы и нет? Летодор говорил, что хочет помогать ей…

Однако не будет ли этот выбор стоить ему самому слишком многого? Имеет ли она право требовать от ведьмака такой крупной жертвы? И вследствие этого не окажется ли она сама в один прекрасный миг виновной во всём на свете? Что если однажды она удержит руку ведьмака, когда тому потребуется убить последнего в этом мире шаркани, а змей возьмёт да и проглотит солнце?

Джиа, в полном смятении от собственных размышлений, присела на корень дерева. Она — не человек. Теперь она знает это точно. Она какой-то оборотень. А что если в один прекрасный момент она вспомнит, кто есть на самом деле, и… сама проглотит солнце? Что если она — какое-то опасное чудище? Где она могла встречать такое же существо, как она? Уж не на болотах ли?

Девушка прижала к груди заветную жемчужину. Как же отчаянно ей сейчас не хватало Летодора. Ей не хватало его крепких объятий, которые так её успокаивали. И… она вдруг вспомнила чистые голубые глаза Верховного жреца. Смятение внутри неё вдруг улеглось само собой. Девушка взглянула на приглашение — Первая ступень, концерт.

Ей нужно попасть на этот концерт, несмотря на патрули и обыски. Нужно — любой ценой! Хотя бы ещё раз она должна увидеть его светлую улыбку.

И будь что будет. Джиа доведёт задание до конца. А затем уйдёт на юг… В конце концов, она снова увидит море, ощутит его запах и солёную воду на коже. Она успокоится, наберётся сил и тогда решит уже окончательно. А сейчас торопиться нельзя.

11. Вечер

Вечер не принёс в Самторис ожидаемой прохлады. Воздух сделался лишь более влажным, и оттого в нём застыла невыносимая духота. Словно бы надвигалась буря, хотя небо было безоблачным.

Несмотря на предостережения солдат полиции, которых в этот день было не счесть на улицах города, взволнованные, но уже утомлённые и притихшие после тяжёлого дня горожане высыпали в парки. А кое-кто из самых молодых и невоспитанных даже забрался в фонтаны.

И только самые стойкие и благочестивые самторийцы устремились вверх по бесконечным лестницам, сквозь кольца ступеней, к самой вершине горы. Они решились на этот нелёгкий путь в надежде прикоснуться к главной земной святыне Единого и вернуть ощущение единства своим растревоженным душам.

В отличие от проповедей, которые проводились каждый седьмой день в самом большом храме Пятой ступени и были открыты для всех желающих, храмовые концерты в святая святых — в Главном храме Единого — проводились без расписания и были доступны лишь избранным, которых, впрочем, всегда набиралось немало. Верховный жрец сам выбирал нужное время, опираясь на одному ему ведомые знаки.

Однако сегодня в городе был объявлен траур и отменены все светские мероприятия. А священный концерт во благо единения должен был состояться лишь по немалому настоянию Его Святейшества.

Днём Дэрей Сол имел долгий и очень непростой разговор с королём Рэйем Бранко Мудрым. При владыке, против обыкновения, присутствовала принцесса Гриерэ, но не было некоторых важных министров. Его Святейшеству пришлось многое рассказать, но ещё больше выслушать. К его величайшему удивлению, Рэй Бранко отнюдь не был категоричен относительно чудовищного метода обвинений.

Выяснилось, что Его Величество знал гораздо больше, чем было написано в капитанских рапортах. Из секретных источников ему стало известно о преступлениях самих жрецов. Более того, уже были найдены некоторые доказательства их единомерзких деяний. Король потребовал, чтобы в первую очередь мстители занялись этой проблемой, а уже после обратили взоры на убийц, посмевших взять на себя роль карателей.

Не проявлял король и страха, несмотря на то, что в его собственном дворце был убит сам министр безопасности. И грозно сверкали тёмные очи его прекрасной дочери, когда она повторила обвинения и заявила, что будет лично следить за ходом следствия. Дэрей Сол вдруг со всей отчётливостью увидел в этих глазах нечеловеческий огонь и ещё многие и многие смерти, которые найдут от её нежных рук преступники, а возможно, и некоторые невинные подданные Энсолорадо.

Наступивший вечер стал для Дэрея Сола не менее тяжёлым и болезненным, нежели были утро и день. Всеобщая паника и праведный гнев простого народа ощущались теперь менее остро. Но страх, охвативший знатных горожан, был далёк от того, чтобы рассеяться окончательно. Он словно бы затаился, ушёл глубже.

Теперь одному Единому было ведомо, какие процессы зародил ужас в душах наиболее уполномоченных властью людей и чем он обернётся. Сможет ли страх изгнать зачатки болезни или, напротив, положит начало новым недугам?

Тем временем именно эти люди — министры, дворяне, знаменитые деятели искусства, главы ремесленных и торговых гильдий, учёные и военные, — все в тёмных одеждах, стекались сейчас к ступеням главного храма Единого. Дэрей Сол задумчиво наблюдал за ними из окна рабочего кабинета.

Сам он был одет в повседневное облачение священнослужителя: белый балахон, подпоясанный широким поясом с