нож, они говорили о том, насколько она ему безразлична.

Анита в своих письмах писала о том, как она скучает без него, но он не реагировал на это, они даже раздражали его. Иногда просила его о встрече, и тогда он исчезал на несколько недель, словно уходил под землю, потом писал, что все это время болел.

Вскоре его письма перестали быть для нее глотком воздуха, и чем реже приходили, тем холоднее становились.

Живя в замкнутом пространстве, в клетке, без воздуха свободы, на который ее душа уже настроилась, она все больше унижалась, лишь бы он не прекратил с ней общаться, лишь бы писал ей письма, пусть даже о том, как он подстриг траву.

И чем выше она его поднимала, тем ниже опускалась сама, чем страстнее были ее письма, тем холоднее становились его слова, его письма превратились в официальную переписку.

Особенно грустными днями для Аниты были выходные, если в течение недели она могла обманывать себя, чтобы хоть как — то успокоиться, что Грэг не приходит к ней, потому что занят, то в выходные у нее уже не получалось обмануть себя. Она знала, в эти дни он не едет в другой дом, он свободен.

Красивая сказка о любви ушла в прошлое, в неизвестность, словно ее никогда не было.

Грэг не оставлял ее окончательно, от нее была польза, Анита находила ему квартирантов, публикуя в русской газете объявления. Именно поэтому он еще поддерживал связь через ноутбук, иногда писал ей два — три пустых предложения, не обращая внимания на грусть и боль, которыми были полны ее душевные письма.

Она снова и снова читала его старые нежные письма и оплакивала их жгучими слезами.

Живя в замкнутом пространстве, не чувствуя свободы, она нуждалась в нежных душевных словах, в ней кипела жизнь, ей хотелось ходить по улице, наслаждаться жизнью, любить, обнимать любимого мужчину.

Ее молодой страстной душе любовь нужна была как воздух, без нее она задыхалась, живя то у одной старушки, то у другой. Возможно, именно поэтому она подняла Грэга на такой высокий пьедестал, и теперь ей самой уже было трудно дотянуться до этого человека, и она смотрела на него снизу вверх, готовая на любое унижение, лишь бы удержать его.

Чем равнодушнее становился Грэг, тем смиреннее была она, боясь потерять его окончательно, она ждала его ежеминутно, как больной ждет исцеления, грустила о нем, как грустят об умерших родных.

Ее душа не могла смириться с тем, что ее больше не любят, и она продолжала его ждать день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем.

Он приходил к ней раз в два месяца на полчаса, они сидели в ее комнате, говорили о пустяках, не имеющих отношения к ней, к их связи. На прощание говорил, что скоро придет, и оба знали, что это неправда.

Анита знала, когда у мужчины проходят чувства, он становится занятым, у него больше не бывает свободного времени. Как же глуп тот мужчина, который думает, что женщина ему верит, мужчине не обмануть женщину, у нее есть особая интуиция, она чувствует обман, она только делает вид, что верит ему, но при этом старается не смотреть в глаза, чтобы он не увидел в них, что она все понимает, и ему никак ее не обмануть.

Она старалась не смотреть в глаза Грэгу, когда он обещал скоро прийти, делала вид, будто между ними ничего не изменилось.

В тишине ночного покоя, рядом с высоким деревом, ожидавшим свою смерть со страхом, а может, и с радостью, что когда — нибудь ветер все же пожалеет его и вырвет с корнями, навсегда избавит от жизни, где у него не осталось радости, Анита сидела бесконечными ночами, думая о мужчине, которого придумала в сладких мечтах, ее душа осталась в прошлом, там, где ее любили.

Прошла осень, приближалось Рождество. Анита купила короткую черную кожаную куртку для Грэга за триста долларов и красивый толстый свитер, упаковала их в яркую бумагу и стала ждать, когда наступит этот день.

В рождественскую ночь выпало столько снега, сколько бывало в Москве. Анита, как всегда, встала очень рано, пошла открывать дверь, почему — то думая, что возле двери лежит сюрприз от Грэга, почему — то ей казалось, что в этот день он точно приедет. Утренний мороз ударил ее в лицо, улыбка сменилась разочарованием, она не обнаружила доказательств его внимания.

«Еще слишком рано, наверное, спит, целый день впереди, он, конечно, придет, даже если занят, он не может не прийти в этот день», — подумала она и закрыла дверь. Заварила кофе и села возле стеклянной двери.

Длинные ветки старого дерева были покрыты толстым слоем снега, на самой нижней ветке сидели две белки, все в снегу, и сиротливо смотрели на дверь, ждали, когда Анита откроет ее и накормит их.

Анита рассмеялась, увидев грустные глаза белок, слегка разогрела два куска хлеба и бросила их на балкон.

Белки спрыгнули с ветки, сорвав большие комья снега, жадно схватили хлеб и снова запрыгнули на дерево.

Анита смотрела на них с улыбкой, наблюдая, с какой скоростью они ели теплый хлеб.

Она прислушивалась к каждому звуку, выходила к двери, ждала, когда придет Грэг. В течение дня несколько раз открывала дверь, в надежде увидеть его, все еще не в силах смириться с действительностью.

На улице уже стемнело, но Грэг так и не пришел. «Вдруг он оставил мне открытку в почтовом ящике?» — подумала она и, проваливаясь в глубокий снег, пошла туда. Она просунула руку до конца почтового ящика, обнаружила пустоту, по ее холодным щекам побежали жгучие слезы боли и разочарования. Нужны ли были другие доказательства его нелюбви к ней, если он не смог заставить себя написать ей пару слов на Рождество?!

Глубокой ночью Анита проснулась, она была взволнована, находясь под большим впечатлением от увиденного сна. Ей приснился Эммануэль, она его видела совершенно ясно, он стоял рядом, улыбался, он любил ее, она это знала, хотя не было произнесено ни слова любви.

Она была счастлива, что он ее любил, на душе у нее воцарился покой. Она глубоко вздохнула, закрыла глаза и заснула. И снова ей приснился Эммануэль, на этот раз его не было рядом, она думала с грустью: «Прошло больше месяца, как не видела Эммануэля, а он мне до сих пор не звонил. Если он меня любит, то как он может не звонить мне целый месяц?!»

С этими