будет столь категоричен.

— Готовь войска к отступлению, — не допускающим возражений тоном сказал Гаэтано.

— Из-за одного глупого мальчишки похоронить всю затею?! Мы же потом не сможем такое огромное ополчение собрать! Люди просто в следующий раз не поверят в великую цель. Столько сил, столько жертв, столько жизней — и впустую?! — Лоренцо изменила обычная суховатая сдержанность, и он почти орал.

— Не забывайся! — оборвал его кардинал. — Ты говоришь о моём сыне.

— Ваше высокопреосвященство, — инквизитор сосчитал до двадцати прежде чем говорить, и дыхание немного успокоилось, — вы даже не признали официально Чезаре своим ребёнком. Его мать казнена по приговору в применении колдовства. Сам юнец подозревается в сговоре с оборотнями. Видать, дурная ведьмина кровь сказывается. И ради него вы прекратите преследование нечисти? Бросите дело своей жизни?

Гаэтано отвернулся к окошку, прорезанному в полотняной стенке для того, чтобы в шатре было не так душно. Упавший на лицо луч солнца резко обозначил сеточку морщин и запавшие глаза. Кардинал сейчас выглядел безмерно уставшим стариком, а не здоровым, сильным, уверенным в себе мужчиной, живущим только пятый десяток лет.

— Мы сейчас говорим не о Бьянке. То, что я не объявил во всеуслышание о нашем родстве, не меняет реальности. Чезаре — мой единственный родной человек.

Эпилог

Девятнадцать лет назад

Мучась и бесясь,

Составляет Бог

Карточный пасьянс

Из людских дорог.

Смотрит он, чудак,

В миллионы схем —

Что, когда и как,

Где, кому и с кем.

Л. Филатов

— Во имя Господа. Аминь. — Голос звучал громко и отчётливо. — В Святой Трибунал Инквизиции от доброй католички, чьё имя мы не будем называть в целях её безопасности, поступили сведения, что некая Бьянка из Рима глумится над Богом и Церковью, знается с Дьяволом, занимается ведовством и наводит порчу на жителей города.

Девушка, сидевшая на скамье подсудимых, казалось, не слышит слов обвинения. Её яркие глаза, блестящие зеленью лесных трав, пытливо оглядывали всех находящихся в зале: пожилой судья, зачитывающий протокол допроса доносчика, несколько священников-инквизиторов в тёмных одеяниях, секретарь с мелькающим в руках гусиным пером, свидетели — уважаемые граждане Рима. Почему-то Бьянке казалось, что если она заметит как можно больше подробностей, то тем самым отодвинет момент начала допроса, сделает происходящее неопасным. У чернильницы на столе секретаря отколот край, ряса одного из монахов не чёрная, а коричневая, у белошвейки Кьяры, непонятным образом затесавшейся среди уважаемых граждан, на носу вскочил прыщик… А на стене около окна, в луче света, сидит бабочка с пёстрыми крылышками. Взгляд Бьянки остановился на ярком пятнышке, найдя наконец спасение от страха, — красота не может существовать так близко к смерти и боли. Значит, всё будет хорошо.

— Всё будет хорошо, — беззвучно прошептала она. И эта простая фраза, поддерживаемая лишь детской верой в добро и справедливость, успокоила бешено бьющееся сердце.

Гаэтано с любопытством рассматривал подсудимую. За период своего служения в Святой Инквизиции он повидал немало ведьм и еретичек, обычно они с первого взгляда пленяли своей порочностью, возбуждая все греховные желания плоти, или же, напротив, казались воплощением чистой невинности, непонятно как попавшей в эти мрачные стены. Но колдунья Бьянка не походила ни на первых, ни на вторых. В тёмно-зелёных глазах не было намёка на грязь шабашей, не светилась печать Дьявола на белокожем, будто фарфоровом лице. Однако от внимания инквизитора не ускользнуло, что девушка не перекрестилась, войдя в зал суда, да и распятия у неё на шее не было (глубокий вырез не оставлял места предположениям).

Это был первый процесс, который отцу Гаэтано поручили вести самостоятельно, в качестве главного обвинителя. Дело было на первый взгляд простым: потомственная ведьма, свидетелей много, всего-то и нужно, что признание подсудимой. Почему же тогда в душе молодого инквизитора словно штормовой ветер гуляет? Почему не хочется верить доносу, записанному, кстати, со слов вон той дурнушки белошвейки, заявившей, что ведьма Бьянка свела в могилу её жениха?

— Святой отец, вам слово, — судья тронул Гаэтано за плечо, протягивая ему лист с доносом.

— Бьянка, правда ли то, что ты навела порчу на своего соседа, сапожника Бруно?

— Нет. Я пыталась его лечить. Он был болен.

— Чем он был болен?

— Не знаю. Я не смогла ему помочь…

— Он сам обратился к тебе за помощью?

— Нет. Но я видела, что ему плохо, болезнь сжигала его изнутри!

— Хмм… А его родственники утверждают, что он был здоров, как бык, до той поры, как ты стала поить его какими-то колдовскими отварами.

— Это были лекарственные снадобья! Меня мать научила отличать полезные растения.

— Твоя мать была колдуньей?

— Она…

Молчание.

Вкрадчивый, почти ласковый голос инквизитора:

— Да или нет, Бьянка? Она умела ворожить?

Инквизитор, ведущий допрос, был слишком молод для своей должности: едва ли больше двадцати пяти-двадцати шести. Аскетичное, но не измождённое лицо, сурово сжатые губы. Упрямая морщинка между бровями. И глаза темнее неба в Вальпургиеву ночь, полыхающие отблесками костров аутодафе. Резкий, но удивительно мелодичный голос бросал короткие, точные вопросы, сбивая Бьянку с толку. Девушка то медлила с ответом, то говорила невпопад, пока не начала твердить одно и то же слово: нет… нет… нет… НЕТ!!!

— Посещала ли ты шабаши и другие сборища ведьм?

— Нет.

— Воровала ли ты младенцев у матерей с целью убийства?

— Нет.

— Ты обращалась с молитвами к Сатане, чтобы достичь богатства, усиления колдовской силы или с иными целями?

— Нет.

— Ты порочила Бога и Святую Церковь словами, делами или в помыслах?

— Нет, — чуть дрогнул голос.

— Ты присягала на Библии. Отвечай правду! Прославляла ли Дьявола речами и плевала ли на распятие?!

— Нет!

Бабочка около подоконника… Вот на что она смотрит так пристально! И какой надеждой светятся её глаза! Не иначе сам Нечистый обратился в насекомое, чтобы поддержать свою прислужницу.

— Бьянка из Рима, принимая во внимание результаты процесса, ведомого против тебя, суд пришёл к заключению, после тщательного изучения всех пунктов, что ты сбивчива в своих показаниях. Твои ответы слишком явно противоречат словам свидетелей и не согласуются с предъявленными доказательствами твоей вины. Этого достаточно, чтобы подвергнуть тебя допросу под пытками. Поэтому мы объявляем и постановляем, что ты должна быть пытаема завтра, начиная с полудня.

Когда Гаэтано оторвался от листа приговора, то вздрогнул, встретившись взглядом с колдуньей. Луч клонящегося к закату солнца сквозь витраж погладил светлые волосы Бьянки, сверкнувшие едва заметным рыжеватым отблеском. В глазах