наконец поверить в реальность происходящего — мы летели.

Последний день был наполнен горячечной суетой. Комната Аркадия оказалась заваленной вещами. Мы боролись с ними. Аркадий сидел верхом на рюкзаке и пытался втиснуть в него одеяло. Бельё, посуда, книги, полотенце уже лежали там. У ног Аркадия валялись зелёные ласты и водолазная маска. Я ликовал. Я уложил вещи в два чемодана и злорадствовал.

— Несчастный, как ты потащишь их? — спрашивал меня Аркадий. Лицо его то краснело, то бледнело; одеяло то погружалось в рюкзак, то медленно, как осьминог, выползало оттуда.

— Не знаю, — равнодушно отвечал я. — Ездят же люди.

— Трубка! — вопил Аркадий. — Где моя трубка?

Он становился на четвереньки и лез под стол. Стол с жалобным скрипом поднимался, шаткие ножки его повисали в воздухе.

— Ты уже спрятал её.

Аркадий бросался вытаскивать из рюкзака вещи и на самом дне обнаруживал анодированную трубку с загубником.

— Привяжи её к чемодану. У тебя ведь будет и чемодан?

— Зачем он мне? Ну скажи — зачем, что я — артист? — Голос Аркадия переходил в стон.

И всё-таки к концу дня рядом с его рюкзаком появился новенький, блестящий чемодан. Бока чемодана были безобразно раздуты. Лак потрескался.

— Первый раз еду так, — горестно говорил Аркадий.

По трапу самолёта мы поднялись последними.

Ил-18 взвыл моторами и, подрагивая на бетонных стыках, помчался навстречу восходящему солнцу. Он нёс нас к Тихому океану.

Глава шестая,

в которой появляется маленький инспектор безопасности кораблевождения

Приморье встретило нас прохладной сырой погодой. С аэродрома пассажиров повёз автобус. Он катил по равнине с рыжими конусами терриконов, по предгорью с редколесьем и камнепадами, по зелёному побережью залива. Впереди на рейде чернели корабли, голубые дымки́ висели над их трубами.

Вечером, получив в справочном бюро адрес Белова, мы отправились к инспектору. Его дом оказался неподалёку от гостиницы, где мы остановились. Среди низких, потемневших от времени строений старого города высилось новое многоэтажное здание.

Мы поднялись по лестнице и остановились перед дверью. Из-за неё доносился тонкий детский плач.

Аркадий осторожно нажал кнопку звонка. Плач прекратился, распахнулась дверь. На пороге стояла высокая грузная женщина, руки её были обнажены по локоть, на мокрых ладонях пузырилась мыльная пена, рыжие головы двух мальчишек выглядывали из-за её могучих бёдер.

— Нам нужен товарищ Белов, — сказал Аркадий.

— Михаил! — крикнула женщина. Она ушла, а на её месте возникла мужская фигурка в кителе, застёгнутом на все пуговицы.

— Слушаю вас.

— Мы из Ленинграда. Моя фамилия Лещенко. Я недавно получил от вас письмо. А это мой товарищ.

Из глубины квартиры послышался плач. Маленький инспектор обернулся.

— Мария, пусть она замолчит.

— Перестань плакать, — равнодушно сказал женский голос.

Прижимаясь спинами к стене, в коридор снова вышли мальчишки. Их зелёные глаза горели любопытством.

— Мария, может быть, ты возьмёшь мальчиков?

— Я стираю.

— Я вижу, мы не вовремя, — сказал Аркадий. — Вы уж извините. Наверное, нам лучше прийти в другой раз.

— В другой раз будет то же самое, — сказал маленький инспектор. — Идёмте во двор.

— Люсе надо давать через полчаса кашу.

— Я вернусь.

Сопровождаемые Беловым, мы спустились по лестнице.

— Ваша маленькая Люся плачет как большая, — сказал я.

— Плачет Катя. Ей пятнадцать.

Я поперхнулся.

— Сколько же у вас детей?

— Четверо, — сияя произнёс наш спутник. — Две девочки и мальчики-близнецы.

Около дома был разбит садик.

— Что вы хотели?

Аркадий помедлил.

— Многое, — сказал он. — Всё, что связано с обстоятельствами гибели парохода «Минин».

— Для чего это вам нужно?

— Я историк.

— Что ж, все дела, связанные с авариями, хранятся у нас в межведомственной инспекции. Эта авария, мне помнится, изучалась в 1925 году, но расследование до конца доведено не было.

Вверху отворилось окно. Женский голос громко позвал:

— Михаил! Каша готова!

Белов потёр ладонью висок и ушёл. Из раскрытого окна вылетела и рассыпалась в воздухе как фейерверк, пачка цветных карандашей.

— Бежим! — сказал Аркадий. — Этот человек слишком обременён семьёй. Никакой помощи мы здесь не получим.

В дверях подъезда снова показался Белов. Он тащил за руку упирающегося сына.

— Сейчас же собери карандаши! — сказал он. — Да, так на чём мы остановились? Вы правы — здесь неудобно, приходите завтра в инспекцию. Морская, семнадцать. Я буду в девять.

Мы ушли.

— Голова кру́гом. По-моему, у него не четверо детей, а шестнадцать!

— А ты заметил, — сказал Аркадий, — что двор вытоптан больше с той стороны, где живут Беловы?

Глава седьмая

содержит историю острова Изменного и демонстрирует необыкновенные способности Белова

Утром мы отправились в инспекцию. В комнате, стены которой были увешаны белыми морскими картами, за канцелярскими, заваленными документами столами сидели представительные, рослые, ладные люди в форме.

При виде нас Белов встал.

— Пойдёмте в библиотеку.

В библиотеке мы сели на диван, под картиной, которая изображала открытие русским пароходом «Америка» одноимённого залива в Приморье.

Маленький инспектор выслушал Аркадия, потёр ладонями виски, нагнул по-птичьи голову набок и не торопясь начал:

— …Пароход «Минин» был построен в Англии по заказу России для работы на Дальнем Востоке фирмой Ланц. Фирме была заказана в 1906 году серия из трёх судов: «Минин», «Аян» и «Карс». Пароходы почти не отличались по своим данным.

— Их было три?

— Нет, заказ на «Карс» аннулирован.

Аркадий хмыкнул:

— Как же тогда их отличить? Особенно если они пролежали бок о бок под водой без малого полвека. Значит, они…

— Две кучи одинакового железного лома, — это сказал я.

Из-за книжных стеллажей бесшумно вышла пожилая женщина.

— Михаил Никодимович, — обратилась она вполголоса к Белову. — Одному товарищу с юридического факультета нужно подобрать случай столкновения двух грузопассажирских кораблей в тумане.

— «Садгепул» и «Парция». Дело слушалось в Лондоне в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. — Белов произнёс это, не задумываясь. — Пусть посмотрит реферат бюллетеней Ллойда за пятьдесят седьмой год.

Женщина исчезла.

— Итак, на чём я остановился?

— Вы сказали, что пароходы были однотипны.

— Да. Так вот, в двадцать первом году, после того как Владивосток заняли интервенты, суда поступили в распоряжение оккупационных властей. Пароходы использовались как войсковые транспорты, а затем