и вазы с человеческими лицами. Но сперва ячейки закончились, я завернул за угол и увидел, что несколько таких же конструкций с полками стоят друг напротив друга, образуя незамкнутый квадрат – то, что я принял издалека за домики. Но несмотря на то, что здесь не было ни дверей, ни углов, ни стен, а каждую ячейку можно было считать окошком во внешний мир (а вернее, уровень), эта маленькая территория с размытыми границами все равно казалась обособленной – едва попав сюда, я почувствовал себя иначе. Из огромного и неуютного уровня, дышавшего в лицо своей пустотой, я занырнул во дворик спокойствия, умиротворенности. Конечно, никакой это был не дворик, но я не мог отучиться от привычки мерить Башню севастопольским лекалом… Да и других лекал у меня не было.

Там, в этом дворике, мне предстояло сделать наблюдение. Одна и та же тишина царила и в нем, и снаружи него, но какая же разная это была тишина – холодная, пугающая за его пределами и самодостаточная, гармоничная внутри. И даже с фигурками на полках приключилась дивная метаморфоза: при взгляде оттуда они вызывали раздражение своей ненужностью и бессмысленностью, отсюда же – согревали душу (хотя мы все в Севастополе знаем, что никакой души нет) и радовали взгляд. Но все это я подметил не сразу, потому что сперва обнаружил их.

Это были молодые девушки. Они сидели неподвижно, словно тени, – одна раскинулась в бесформенном мешке, набитом чем-то мягким, и листала книгу. Другая, наоборот, приняла строгую позу, впрочем, странный стул, на котором она сидела, и не позволил бы расположиться иначе. Это был трехмерный зигзаг светло-желтого цвета, знак молнии, принявший трехмерную форму. И ради чего только выдумывают такие неудобные вещи? Правда, сама девушка не переживала: она весело болтала ногами в цветастых сандаликах и подстригала листья зеленого куста. Вообще, здесь повсюду были растения, но, конечно, увидев девушек, я перестал думать о чем-то еще.

Та, что возилась с кустом, повернулась ко мне и… Ее взгляд я не забуду точно. И романтические глупости здесь совсем ни при чем: просто на меня никто не смотрел так до этой короткой встречи. В ее взгляде не было ни вопроса, ни удивления, ни интереса, но она не смотрела и сквозь меня, как говорят, пытаясь описать презрительный или меланхоличный взгляд. Нет, пожалуй, она взглянула так, словно перед ней был такой же куст, и она деловито осматривала, где и что следовало бы у этого куста подправить. Вряд ли она не обнаружила во мне изъянов – скорее решила, что слишком запущен или подождет. Так или иначе, она отвернулась и продолжила орудовать ножницами, ничего не сказав.

– Вам удобно? – произнес я, потому что мне казалось странным молчать.

На девушке было тонкое платьице до колен – целиком белое, если не считать нескольких разноцветных ромбов на спине. «Здесь одеваются лучше, чем внизу, – подумал я. – Но все равно странновато».

Я перевел взгляд на другую девушку. Она полулежала, согнув в колене одну ногу и слегка покачивая другой. У нее был крупный нос, пухлые губы, черные брови, а волосы собраны в хвост. Лицо было красивым и казалось идеально симметричным – и, может, потому от него так тяжело отвести взгляд. Девушка была одета в просторное платье, нижняя половина которого была темно-синей, а верхняя состояла из множества цветов: голубого, серого, оранжевого, – и все они сливались в один общий блестящий фон, создавая иллюзию движения всех этих цветастых искр. Разделял эти половины – строгую и сумасшедшую – тонкий оранжевый пояс, шею девушки украшало массивное ожерелье того же цвета, на обеих руках были надеты зеленые браслеты, а на пальцах – кольца и перстни.

Услышав мой вопрос, обращенный не к ней, она отчего-то решила отреагировать, но повернулась не ко мне, а к другой девушке – не знаю, можно ли было назвать их подругами?

– Тебе удобно, Ала? – повторила она мой вопрос сонным голосом.

– Нормально, Алка, – так же лениво, не отрываясь от куста, ответила первая.

– У вас одинаковые имена? – не удержался я.

Они снова посмотрели на меня ничего не выражающим взглядом, в котором не было ни интереса, ни, напротив, раздражения, только легкая досада от того, что снова приходится говорить.

– Алушта, – зевнула девушка с ожерельем.

– Алупка, – выдавила из себя девушка с кустом.

– И зачем мы с ним говорим, Лупа? – с деланым удивлением спросила Алушта.

– Спросил же, Луша, – пожала плечами Алупка.

– Надеюсь, у него больше нет к нам вопросов, – сказала Алушта.

– Хотелось бы надеяться, – отозвалась Алупка.

Обменявшись этими фразами, они замолчали, занявшись каждая своим делом и даже не взглянув в мою сторону. Бросив взгляд на полку, обозначавшую границы дворика, я заметил еще одну деталь, которая не бросилась мне в глаза раньше. Это была фотография в рамке. На ней я увидел двух снятых по пояс девушек, но о том, что это девушки, я догадался лишь по форме тел и по одежде: одна была в цветастом платье, другая в белой футболке; и похоже, что это были те же самые Алупка и Алушта, что находились передо мной. Вот только на фото была одна странность: девушки зачем-то нацепили на головы две большие маски, полностью скрывавшие лица. Одна изображала собаку, другая – лошадь. Впоследствии я не раз еще встретил такие снимки – на втором уровне, и только на нем, – но так и не понял их смысла. Это делалось даже не ради смеха, ведь фотография и не была, и не хотела казаться смешной и вызывала только одно чувство, которое и сформулировать-то было сложно. Возможно, отчужденности?

Обложка книги, которую листала Алушта, была совсем непримечательной – на белом фоне в правом верхнем углу изображен кусок коричневой доски, витиевато вырезанный, а рядом красовались крохотные буквы, которых я так и не разглядел. Но теперь, изучив этот уровень, я не думаю, что в книге было что-то интересное. Я вообще не встречал в Севастополе столь бездарно оформленных книг, даже в архивах предыдущих поколений, а уж от Башни такого и вовсе не ожидал.

Поскольку девушки больше не обращали на меня внимания, я перевел взгляд с них и осмотрелся во дворике. Мое внимание привлекли несколько фанерных ящичков высотой с половину моего роста. Их было пять или шесть, не больше, а один стоял возле читавшей девушки. Над каждым ящичком висел маленький шар – наподобие тех, что я видел под потолком, пока шел сюда. Отличий было всего два: во-первых, здесь каждый шар источал свет, очевидно, освещая содержимое ящичков.