Но если все у нас перед глазами, как же мистер Икс ухитряется это видеть?

То был лишь один из множества вопросов, которые я себе задала, прежде чем битва со сном была проиграна. От ночи мне оставалось совсем немного. Мои веки сомкнулись. И там, под ними, таинственный японец обмакнул кисточки в кровь и приготовился писать на моем теле. А Мэри Брэддок беззвучно плакала.

Мисс Понс

1

Я спала мало и плохо. Вода из кувшина не справилась ни с мешками под глазами, ни с грузом усталости. И хуже того, на моей вчера еще чистой униформе отобразились следы моей ночной прогулки в виде налипшего песка по краям юбки и пятен не пойми чего на переднике.

При этом я даже не знала, чего добилась за прошедшую ночь.

Но у меня сохранилось воспоминание о чем-то очень важном. Я покрывала голову чепцом и продолжала размышлять.

Что-то я должна сделать.

Мои товарки уже высыпали в коридор и на лестницу. Я открыла дверь и шагнула на порог; по счастью, они ничем – даже подозрительным прищуром – не дали мне понять, что знают о моих ночных приключениях: работа в Кларендоне обеспечивала нам крепчайший сон. Я не покидала комнаты, пока последняя из нас (Джейн) не спустилась по лестнице.

И тогда я посмотрела на закрытую дверь в глубине коридора.

Сама мысль о том, что мне предстоит сделать, чтобы продвинуться еще на шаг, внушала мне ужас. Это ведь святотатство! Как будто я собираюсь предать память Мэри.

Но человек, пользующийся моим уважением, предупреждал: не доверяйте никому.

Сокровище, ждущее в бараках. Вот так совпадение! Но совпадений не бывает: все это – распахнутые ладони. Сны Кэрролла связаны с нашей реальностью. Все – часть паутины, по которой движется король о восьми лапках, наше паукообразное существо из Кларендона.

Могу ли я верить тому, что рассказала мне Элли?

Да. Могу. Приходится.

Мэри Брэддок на работе изображала холодность и держала дистанцию, но от нее как от подруги исходило тепло. Ей нравились только представления с марионетками, но разве не она признавалась, что ей сложно переносить человеческие чувства? Так разве не могла Мэри проникнуться сочувствием и даже пытаться помочь страдающей актрисе? Что же до ее любви к Арбунтоту… Да, это чувство казалось мне гораздо страннее… видимо, потому, что я не смогла бы о таком молчать в течение долгого времени. Но Мэри – совсем другой человек. И я не видела причины, по которой Элли стала бы мне врать о любви Мэри.

Мне казалось абсурдным сомневаться в ее рассказах.

Но теперь здесь правят другие законы – вот как выразился мудрец из кресла.

Мир «Алисы в Стране чудес» захватил Кларендон. Абсурдное сделалось вероятным.

Вот почему я подошла к комнате Мэри и открыла дверь. Серый день, приправленный дождем, стучался в окошко. А меня тотчас обволокло ужасное воспоминание о смерти Мэри: оно, словно запах, как будто дожидалось здесь, взаперти, и вот я его освободила. Я снова увидела застывшее лицо и оцепеневшее от страха тело Мэри, она снова шептала мне: «Тот человек в цилиндре!»

Но страхи мои поутихли, когда я заметила, что декорации во многом переменились.

Служанки вынесли из комнаты все. Разумеется, личные вещи Мэри были переданы ее брату, а Кларендон получил обратно все принадлежащее Кларендону. Даже кровать стояла голая. Не было, конечно, ни одежды Мэри, ни маленького саквояжа с ее имуществом.

Но Элли мне говорила – в тайном ящике.

Ночной столик оставался на месте.

Я закрыла дверь и открыла его единственный ящик.

Закрыла обратно.

Снова открыла.

Боже мой.

Когда мы не ожидаем ничего увидеть, мы ничего и не видим. Правило фокусников.

Но все оказывается так просто, если вы вооружены хотя бы подозрением. Мэри не захотела бы – да, возможно, и не сумела бы – устраивать хитроумный тайник.

Передо мной была тонкая ровная дощечка, которую Мэри вырезала сама или, выдумав предлог, попросила вырезать кого-то другого. Доска закрывала все дно ящика, но даже ребенок сумел бы заметить, что снаружи ящик большой, занимает, как и у меня, половину высоты столика, а когда его открываешь, видно, что он совсем не глубокий.

Я впилась ногтями в край дощечки, повторяя сквозь зубы: не может быть, этого никто не мог заметить, все должно быть здесь.

А когда крышка наконец поддалась и начала подниматься, я сказала себе: нет, ничего там нет, оттуда тоже все забрали.

Мы, невезучие, никогда не верим в счастливые исключения.

Короб был деревянный, похожий на музыкальную шкатулку или ящичек секретера, только попроще. Открывался он без ключа, только с помощью задвижки. Педантичная Мэри соблюдала хронологический порядок, это было похоже на картотеку с историями болезни.

Но Мэри использовала и другую классификацию.

Она рисовала карандашом маленькие сердечки и раскрашивала их, как маленькая девочка. Первая группа была отмечена только одним сердечком. Я отложила эту подборку и перешла к следующей. (Все они были проложены тетрадными листками и перевязаны бечевкой.) Вторая группа писем заслужила по два сердечка. Были в этой коллекции и плоские высушенные цветы. Все это пахло бумагой и духами. Пальцы мои дрожали, я как будто копалась в душе Мэри.

Несколько писем в самом низу заслужили по три розовые награды.

Прежде чем из-за слез я совсем перестала различать буквы – я ведь плакала, – я взяла письмо из последней пачки. Буквы s были как черные лебеди, d закручивались спиралью.

       Слежу как за солнцем в небе За движеньями ног твоих, Луна тебя озаряет И вдохновляет мой стих. Утром проснувшись, я грежу: Тебя различаю в других.

Моя Червонная Королева, подумалось мне. Такая холодная и сварливая, велящая рубить головы, созерцательница безжизненных марионеток.

2

Я стояла перед этим собранием писем, преклонив колени, словно поклоняясь божеству. А потом открылась дверь. На секунду мы обе замерли: я – скрючившись по ту сторону кровати, она – просунув голову в дверную щель и сверля меня глазами.

– И было плохо, а стало совсем худо, – прокаркала миссис Мюррей. И захлопнула дверь.

Мне было наплевать. Миссис Мюррей все видела в черном свете, и эта сцена не могла ничего добавить к ее мрачным предчувствиям. А я должна была защитить память Мэри.

Вряд ли старуха видела тайный ящик – как я говорила, между нами стояла