Сюда захаживали разные существа. И гоняли их отсюда не менее странные. Вообще-то можно было всю жизнь прожить в Ардватри, не увидев ничего, кроме домов и людей. Мне было сложно это представить, но, похоже, мои ведомые были как раз из таких. Я уже устал чувствовать их однотонное, непреходящее удивление.

Мы шли, и я старался не разговаривать, но настырная подруга Лоды то и дело забывала о просьбе помолчать, а скорее, игнорировала её.

— …А что самое опасное может быть в походе? — задала она десятый, наверное, вопрос.

— Не знаю, — сказал я. — Самая дрянная тварь, какую я видел, была человеком.

— А Белый? Я думала, он. Зачем ты ему?

Я вспомнил снег, гипнотически медленно падающий на листья, девочку — волосы краснее крови, — и большую, горбатую фигуру Белого, склонившего к ней морду со стальными клыками. Помню знаки на его теле, кресты на боках. Помню, как он скользнул по моим глазам алым взглядом, и свой слепой бег по скользким, обледенелым корням с маленькой Пел-Ройг на руках.

— Белый из Острого леса преследует каждого, кому заглянул в глаза. А сам он…

Договорить я не успел, замолчал и упреждающе выставил ладонь, не оборачиваясь. Все замерли на полушаге.

На секунду меня посетило странное чувство. Наверное, оттого, что вся моя группа замерла и затаилась, я ощутил себя чуть ли не одиноким в этом лесу — только блёклое обозначение человека впереди и едва ощутимое, как тень, упавшая на тёмный пол, присутствие Пел-Ройг.

Я увидел его сквозь деревья, но окликать не стал — он нас и так уже заметил. Это был светловолосый Ёнси, такой же проводник, как и я. Возвращался из Сколитур. Я знал его неплохо, у него тоже было своеобразное чутьё, но не на людей, а на вещи.

— Эй, парень, ты что, железо водишь? — спросил он испуганно вместо приветствия. — Это же железо!

Я обернулся туда, куда он показывал. Туда, где я отчётливо чувствовал человека. Чистое, человеческое любопытство.

— Чего смотришь? — спросила Ставра. — Я в доспехах.

Что-то смущало меня, что-то помимо слов Ёнси. Я понял, что. Я чувствовал всех их — презрение Лоды, испуг Ёнси, насмешку Ставры, напряжение Пел-Ройг, — и ещё три эмоции. Их я не мог описать, толком не мог. Я бы сказал, что они напоминали мне тонкий слой липкой зелени на мокром металле или старую пузырчатую ряску на пруду, в котором лежат мёртвые. Чужие ощущения.

— Ох не вовремя ты, парень, припёрся, — от злости я говорил без выражения, медленно поворачивая голову, чтобы посмотреть в чащу.

Они вышли из леса, массивные, горбатые, с гротескными длинными рылами в кольцах и шрамах. Первый, в человеческом полосатом плаще с костяными пуговицами, держал в лапе обыденный разделочный нож. Белые глаза впились в Пел-Ройг и, казалось, светились. Я заметил, что нижний бивень его, потрескавшийся, молочносиневатый, был окован стальным кольцом. На его груди на собачьей цепи — там болтался ещё ошейник — висел медальон. Надкушенное оловянное сердце.

— А кто это тут ходит, а? — низко, со всеми тошнотворными вариациями хрипов в горле, спросил сердцеед. — Смотри-ка, с девками ходят, а?

— Так это, мужиков-то больше, чем девок, — рассудил второй, чуть поменьше ростом, с волосатыми ручищами. В правой он сжимал очень мерзкую на вид дуговую пилу.

— Вот нечестивцы, — громыхнул третий, одноглазый. На поясе у него висел мясницкий топорик, лапа лежала на рукояти, обмотанной светлой кожей. На коже просматривалась татуировка, лилия.

Главный подался вперёд.

Я оттолкнул мешавшего Ёнси и тоже шагнул вперёд. Тварь была выше меня на две головы.

— Стой, стой, — сказал я. — Это не тебе. К Зоаву веду.

И я вытащил из-за пазухи давно позеленевшую медную печать на шнурке.

Когда-то давно я добыл её у ублюдка, который водил сердцеедам обед. Я не знаю, чем ему платили — наш разговор окончился на самой напряжённой ноте. Я не стал обыскивать тело, взял лишь печать, что он носил поверх панциря. Сердцееды — давние, выродившиеся после Безумных войн потомки некогда славного ордена, — сообразительностью не отличались, кроме Зоава. Он был у них за главного — если был. Я никогда его не видел. Достаточно было показать им печать и сказать, что обед не для них, и в большинстве случаев это помогало.

— Вот она, оказывается, где. А я уж думал, навеки пропала, — сказал главный, доставая из-за пазухи такую же, только более засаленную. — Ну, спасибо, что привёл. Я и есть Зоав, если что.

— Пел, Ёнси, бегите! — заорал я и выхватил самострел. Зоав отшвырнул меня в сторону, и второй коротким движением ударил меня пилой по руке. Хлынула кровь, самострел полетел в жухлую листву, и в тот же момент я, словно шилом, ткнул его в бок — левой, ножом. Он оттолкнул меня так, что я едва не упал.

Енси вскинул наконец самострел, и Зоав походя полоснул парня ножом по горлу.

За спиной я почувствовал испуг, испуг Лоды, но что-то было неправильно. Судя по ощущениям, Лода быстро удалялся влево-вверх.

Высоко вверх.

Я обернулся. Он был на месте, с клинком в руке, а перепуганный грач его набирал высоту.

Того, кто назывался Лодой, я не чувствовал. Грач улетал, унося с собой отметину той самой человеческой эмоции, которая захватила и меня.

Ужас.

Ставра отбросила плащ, тускло блеснул тёмный, закопчённый металл. Стальное тело, едва ли женских форм, защищённые шарниры суставов, проклёпанные швы. Возможно, его и можно было бы принять за доспехи, если бы не голова.

Вместо неё была клетка из прутьев, покрытых шипами, с заметавшейся, сонной сорокой внутри. К прутьям были грубо привязаны две толстые каштановые косы, неровно срезанные с кого-то.

Я видел убегающую Пел, чувствовал цепенеющую, испуганную злость тяжело раненного Ёнси, страх проснувшейся птицы в голове Ставры. Из людей тут оставался только я. Такой вот дурной фокус — только что ты был в толпе, и вот в одиночестве, хотя почти никто никуда и не уходил.

Холод пронзил меня, мороз сковал, словно зима была уже здесь. Вот почему, понял я, так потянуло холодом от вечерней улыбки Лоды. Вот почему они ходили в плащах сектантов.

Вот где видел я тот узор — давно, давно, на той вечеринке, при свете жёлтых фонариков, Этдоттир танцевала с высоким парнем, и её каштановые волосы перехватывала на лбу синяя лента с ромбами.

Наверное, косы её были повязаны такими же, когда она встретила неживых, а те вынули из неё