Однако официальные данные того времени, из-за несовершенства применяемых методик и возможностей их применения, обладали крайне низкой достоверностью. Как признавал в 1927 г. ведущий экономист-аграрник того времени, директор Конъюнктурного института при Наркомате финансов Н. Кондратьев, это просто «фетишизм цифр не только по существу, но хотя бы ещё и по фактическому состоянию наших статистических данных»[1357].

«Наши знания по зерновой продукции весьма условны, — подтверждал в 1928 г. крупный земский статистик, возглавлявший в 1918–1925 гг. ЦСУ, П. Попов, — и совершенно преувеличены… Я повторяю и подчеркиваю, что весь расчет запасов был неверен и преувеличен»[1358]. «Каждый год нам приходится утверждать несостоятельность советской статистики, — подтверждал в 1929 г. нарком торговли А. Микоян, — и ее провал в важнейших хозяйственных кампаниях», в этом году даже пришлось отбросить данные статистики и «строить план хлебозаготовок помимо и независимо от хлебофуражного баланса»[1359].

«Миф о хлебном изобилии, созданный с помощью статистических преувеличений, — по мнению исследователя деревни того времени В. Данилова, — должен был убедить власть в возможности получения такого количества зерна, которое обеспечивало, наконец, решение проблемы средств для проведения ускоренной индустриализации, для укрепления обороны…»[1360].

Особую роль, в данном случае, играла экспертная оценка «невидимых запасов» крестьянских хозяйств «вообще не поддающихся статистическому учету. Это и создавало возможность самых произвольных статистических преувеличений»[1361]. Например, в докладной записке Наркомторга в СТО от 26 ноября 1926 г. сообщалось, что невидимые запасы к началу заготовительного года составляли 198,7 млн. пуд., по завершению заготовок их объем оценивался уже в 423,7 млн., в 1926/27году «невидимые запасы» увеличились до 720,8 млн., а в 1927/28 году — до 896,4 млн. пудов[1362].

Проблема, однако, очевидно крылась не только в искусственных преувеличениях, но и в том, что группой Сталина, в то время, за оценочную базу брались усредненные показатели производства и товарности зерна в довоенный период, до 1913 года[1363]. Средний официальный показатель урожайности за 1924–1931 гг. практически равнялся среднему за 1908–1913 гг.[1364]

Официальные данные урожайности того времени могут быть уточнены на основании некоторых закономерностей, свойственных для России начала ХХ века: одной из них являлась величина стандартного отклонения амплитуды колебаний урожайности, которая составляла для sd1900–1913 = 1,11 и для sd1933–1939=1,17, необъяснимый провал, почти на 40 %, произошел только в 1922–1932 гг. — sd1922–1932 = 0,7[1365]; другая особенность российских условий заключалась в периодически, каждые 4–6 лет, повторяющихся неурожаях, при которых средняя урожайность опускалась ниже 6 ц/Га: 1892, 1897, 1901, 1906, 1911, 1917, 1921 … 1936. В любом случае нет ни одного периода более 6 лет, когда урожайность хотя бы один раз не опускалась ниже 6 ц/Га, опять же за исключением 1922–1932 гг. (Гр. 9)

Еще одной особенностью являлся тот факт, что если голод в деревне начинался осенью — во время сбора урожая, это указывало на то, что урожайность падала ниже 6 ц/Га. Подобная ситуация была, например, в 1917 г., когда, по словам С. Мельгунова, — в начале осени в деревне пошли «голодные бунты», «когда население за полным истощением своих запасов хлеба переходит к потреблению «суррогатов», начинает расхищать общественные магазины и т. д.»[1366]. Во время засухи 1921 г. (которую исследователи, по степени засушливости, сравнивали с 1891 г.) первые признаки голода появились уже в конце июня[1367].

Совокупность этих трех особенностей, говорит о том, что статданные за 1917 г., приводимые на Гр. 9, являются завышенными. Подобная картина, в значительно большей степени, была характерна для 1927–28 гг. и 1931–32 гг. Предопределенная климатическо-географическими условиями и уровнем развития техники начала ХХ в. частотно-амплитудная закономерность урожайности в России[1368] указывает на то, что в эти годы снижение урожайности было гораздо более значительным, чем дают статистические данные того времени: она опустилась существенно ниже 6 ц/Га.

Уже в сентябре 1927 г., управляющий ЦСУ Милютин предупреждал ЦК, «о крайне серьезных затруднениях, которые мы будем иметь на хлебном рынке в нынешнем году»[1369]. В Поволжье хлебозаготовки, докладывал Квиринг на пленуме ЦК в апреле 1928 г., выполнены только 50 %, есть еще более плохие районы, например Оренбургская губ., где выполнено только на 10 %, «но это не потому, что там плохая организация…, но по состоянию урожая»[1370].

Еще более тяжелым был неурожай в следующем — 1928 году: уже в августе Микоян предупреждал Сталина о «гибели или резком ухудшении урожая яровых на юге Украины…»[1371]. «Вне всякого сомнения, трудности которые созданы неурожаем на Украине, колоссальны, — отмечал в апреле 1929 г. председатель СНК Украины Чубарь, — Они отразились на всем хозяйственном положении Союза, они нарушили рыночное равновесие»[1372]. «Кризис, который мы переживаем с хлебом, конечно, — подтверждал Калинин, — зависит от неурожая в значительной степени»[1373]. «Главные моменты наших хлебозаготовительных затруднений», подводил итог Сталин, объясняются «серьезным неурожаем»[1374].

На ряд «необычайно больших катастрофических явлений климатического характера», указывал и ген. секретарь ЦК Украины С. Косиор, а именно «недород 1924, 28, 29 гг., когда имели место «вымерзания озимых», а весенние посевы «погибли от суховея»[1375]. В 1928 г на Украине продовольственного хлеба — на 1 апреля заготовлено было 200 млн. пуд., а в 1929 — 26,2 млн., в ЦЧР соответственно — 140 млн. и — 5 млн. пуд., «потому что заморозки были»[1376].

Подобное циклическое падение урожайности, наряду с резким — 2-х кратным, по сравнению с 1929 г., повышением норм госзакупок в 1931–1932 гг., а так же с последствиями раскулачивания и сплошной коллективизации, которая, как отмечал в январе 1930 г. член ЦК Андреев, «ввергла народное хозяйство в состояние давно небывалой разрухи: точно прокатилась трехлетняя война»[1377], все это вместе привело к голоду 1932 гг. и принудительному изъятию хлеба на деревне.

В 1933 г. 35 сотрудников Наркомзема, который с 1931 г. проводил исчисление валового сбора хлебов[1378], вместе с замом наркома были расстреляны, а методика оценки урожаев — изменена[1379]. Новая методика дала еще более завышенную картину урожайности[1380], она была пересчитана (за 1933–1939 гг.) в 1960-е г., результаты именно этой переоценки и приводятся в официальных справочниках[1381].

Характер карательных экспедиций 1932 г. передавал отчет инструктора ЦИК, прибывшего в один из зерновых районов на Нижней Волге: «Арестовывают и обыскивают все: и члены сельсоветов, и уполномоченные, и члены штурмовых бригад, и вообще всякий комсомолец, кому не лень. За этот год осуждено судами в районе 12 % хозяйств, не считая раскулаченных высланных хозяйств, оштрафованных и т. д. По подсчетам бывшего здесь пом[ощника] краевого прокурора, Васильева, за год репрессировано 15 % взрослого населения[1382].

Гр. 9.