При этом полученные в результате усредненные данные вносили немалые искажения в, казалось бы, ясную картину. То, как Никол Грэм из Гэртмора, а вслед за ним и Дэвид Брюс вольно интерпретировали распределение населения в Горном Крае, имело большое значение для характеристики условий, способствовавших социально-экономическим и политическим переменам на мятежной гэльской окраине.

Отталкиваясь от единственной более или менее реальной цифры — общего количества приходов в Шотландии (в Горной Шотландии, в частности), — далее комментаторы откровенно спекулировали по поводу численности населения в каждом приходе[742]. Брюс насчитывал в Шотландии «примерно 1000 приходов, каждый из которых может включать примерно 1500 душ, что приближает число душ в Шотландии к 1500 000, и это, я убежден, усредненные данные; из них 220000 могут считаться людьми, способными держать оружие»[743]. Лэрд Гэртмор вел учет предметнее: «В Горной Стране примерно 230 приходов… В каждом приходе в среднем 1000 душ и, таким образом, в крае их 230000… Не менее 115000 бедные люди, и из них 28 750 крепкие мужчины в возрасте от 18 до 66 лет, способные держать оружие»[744].

Поскольку политическая арифметика была скорее аналитическим инструментом в руках авторов и творцов социальной инженерии в Хайленде, чем способом его статистического описания, круглые цифры, которыми оперировали Форбс, Грэм, Брюс и другие комментаторы местных реалий, не должны вызывать удивления. Даже если предположить, что степень погрешности в данных случаях сопоставима с расчетами, произведенными, например, преподобным Уэбстером, то в любом случае необходимо признать, что рецепт социально-экономической трансформации края, предложенный инспектором, вырабатывался исходя из необходимости положить конец разбойной и мятежной деятельности представителей вполне определенных кланов во вполне определенных местах беспокойной гэльской окраины[745].

Лэрд Гэртмор вообще в этом смысле ограничился двумя конкретными примерами Роб Роя (он же Рыжий Роберт, он же Роберт Кэмпбелл, он же Роберт МакГрегор) и Бэррисдэйла (он же Колл МакДонелл или МакДоналд из Кеппоха, он же Колл МакДонелл или МакДоналд из Бэрэсдайла или Бэррисдэйла), также при этом предлагая реформировать всю Горную Шотландию как таковую — и это был не случайный выбор, а отражение не только объективных обстоятельств, но и прямой материальной заинтересованности автора, владения которого часто страдали от набегов МакГрегоров[746]. Пример этих известных «шотландских лиходеев» выдавался, таким образом, за общую практику, что на самом деле было далеко от реальности.

Если цифры и помогают проследить какую-либо стратегию «улучшений» в Горной Стране и укрепления лояльности горцев Ганноверской династии на британском престоле, то прежде всего они указывают на важность целенаправленной, последовательной, активной хайлендской политики Лондона, которая бы создавала условия, необходимые для реализации различных прожектов социальной инженерии в Хайленде.

Однако те же цифры не обязательно свидетельствуют о важности администрирования и реформирования теми способами, с помощью которых осуществлялась эта политика. Впрочем, уже тогда было безоговорочно принято, что повсеместно наблюдаемое социально-экономическое расслоение в местной среде и отказ многих вождей и их кланов от открытой поддержки дела изгнанных Стюартов есть определяющие характеристики горцев, вступивших на цивилизующий путь «улучшений».

На практике это означало, что большинство комментаторов утратило понимание многообразия якобитского движения (присутствовало ли таковое когда-либо?), увлекшись обобщениями по поводу хайлендского «варварства», хотя внимательный анализ показывает, что нередко они исходили как раз из данных по отдельным регионам края и кланам (именно так обстоит дело с сочинениями Дэвида Брюса и Никола Грэма из Гэртмора).

В социально-экономическом, политическом и культурном отношении шотландские горцы, конечно, не были едины; единство им придавали лишь обобщения (в том числе в области политэкономии гэльской окраины). Вместе с тем именно такой формализованный подход к решению «Хайлендской проблемы» и являлся сутью политической арифметики Горной Страны, предназначавшейся скорее для расчета формулы успешной социальной инженерии в крае, чем для достоверного статистического обозрения.

В этом смысле неудивительно, что сами реформы, предлагавшиеся авторами сочинений подобного рода, так же как и в случае с цифрами, отражавшими «состояние» кланов, представляли собой во многом лишь ожидавшуюся перспективу перемен, заявленных Лондоном[747]. Соответственно в основу реформаторских проектов, связанных с социальной инженерией Хайленда, была положена «политика населения», а меры по «улучшению» морали и быта горцев представляли собой форму ее практической реализации.

Традиции камералистики и полицейских практик регулярного государства раннего Нового времени в этом смысле оказались для британских властей гораздо важнее, чем идейные новации эпохи Просвещения[748]. Вырабатывать же конкретные направления «политики населения» предполагалось как раз при помощи политической арифметики Хайленда.

Комбинируя различные социальные и экономические, религиозные и этнические, политические и правовые критерии, власти пытались найти приемлемое решение «Хайлендской проблемы» в терминах топографии и статистики, административной этнографии, особых правовых отношений и культурной специфики. Возникновение государства современного типа сопровождалось растущим интересом к подсчету численности населения, когда статистика превратилась в средство отображения королевских и/или имперских реалий, а политическая арифметика являлась программой преобразования этих реалий (таким был британский пример и в Ирландии, и в Горной Шотландии).

Все большее распространение получал взгляд на территорию и население как на совокупность единиц, поддающихся исчислению и классификации («досье» на кланы Дэвида Брюса). Как уже было многими замечено, эта тенденция вписывалась в международный контекст. Статистический подход в деятельности современных европейских государств накладывал глубокий отпечаток на используемые ими методы управления. В XVII–XVIII вв. сформировалась и традиция статистической репрезентации населения. Составление мемориалов, рапортов, обозрений было единственной крупной аналитической операцией, которая обеспечивала все эшелоны администрации сведениями о жителях Хайленда[749].

Статистика шотландских кланов приносила ответы на ряд проблем, связанных с ходом продвижения реформ, образовательной и религиозной политикой, демографическим потенциалом тех или иных кланов Хайленда. На местном уровне она служила более конкретным целям, помогая определять объемы финансирования школ с обязательным преподаванием на английском языке, число протестантских священников и управляющих конфискованными имениями[750]. При этом помимо информативной эти комментарии играли и правовую роль, так как фиксировали принадлежность горца к тому или иному клану (если речь идет об обозрениях, составленных до принятия в 1747 г. акта об отмене наследственной юрисдикции), к той или иной социальной группе — рядовым клансменам, тэкменам, вождям и магнатам (если речь идет о мемориалах, составленных после отмены наследственной юрисдикции и ликвидации военных держаний)[751].

Но, кроме того, статистически организованные данные об экономическом уровне, политической ориентации, этнической, культурной и религиозной принадлежности горцев, как в «Горной Шотландии в 1750 г.», способствовали формированию представления о британской нации, основанного еще и на распределении