Сцапав обормота за ворот когтистой рукой, бородавчатая фурия голодным ястребом утащила его к себе в гнездо. Весь остаток перемены за подрагивающими дверями кабинета завуча слышались ее обличительные крики: "В стране траур!.. А ты, выродок, что?!.". И лишь звонок на урок прекратил экзекуцию пионера, вывалившегося в коридор пунцовым и зареванным.

Толик всего этого не видел и не знал. В тот самый момент они с Венькой возвращались после уроков домой (один из тех редких ныне случаев, когда пока еще друзья шли из школы вместе). Венька активно зазывал Толика назавтра к себе в гости — на вареники и шахматы. Толик вежливо отклонял приглашение, прикрываясь, как обычно, расплывчатыми фразами о собственной занятости и необходимости посещать репетитора. И надо же было такому случиться, что почти у самого дома, на улице Трудовой Доблести, они встретили Склепа. Склеп, в миру — Николай Петрович Расклепин, работал главным патологоанатомом городской больницы, что делало его фигуру в глазах мальчишек поистине демонической, а прозвище — единственно подходящим. Мальчишки слагали про Склепа легенды одну страшнее другой. Двоечник Пыхин клялся всеми своими двойками, что прокрался однажды ночью к тому крылу больницы, в которой располагался морг и, заглянув в освещенное окно, как в адский мангал, увидел склонившегося над трупом Склепа. "Прям вынул сердце и положил на блюдечко!..", — живописал Пыхин кошмарную явь онемевшим от ужаса приятелям. Пыхин, разумеется, мог кое-что присочинить. Как это водится у двоечников, обычно немногословный у доски он любил краснобайствовать в компаниях пацанов, среди которых слыл хулиганом, задирой и мастером на разного рода мальчишеские выдумки и каверзы. Однако Склеп внушал пацанам такой страх, что они готовы были поверить кому и чему угодно.

Парадоксально, но при этом во внешности Склепа не было ничего отталкивающего или устрашающего. Крупный и ловкий, как тюлень в воде, Николай Петрович двигался по жизни легко и уверенно, со сдобным лицом, тронутым нежно-сиреневой тенью на гладко выбритых щеках и подбородке. Наряд Склепа всегда включал в себя свежую рубашку и цветастый галстук, а в теплое время года — еще и шляпу, которую Николай Петрович манерно приподнимал при виде знакомого человека, сопровождая приветственный жест наклоном головы и получая в ответ столь же щедрые порции поклонов и улыбок. Горожане питали к Склепу неподдельное уважение, очарованные его вельможной вежливостью и осанкой, а также, может быть, и осознанием того, что в любой миг они сами или их близкие, голые и безжизненные, могут оказаться в руках этого человека перед тем, как навсегда покинуть этот мир.

Николай Петрович был не просто воспитанным и дружелюбным человеком. Он вел здоровый, спортивный и высокодуховный образ жизни. Вместе с супругой, такой же пухленькой и приветливой, они без устали упивались непреходящим мастерством певцов, плясунов и артистов разговорного жанра на концертах в Доме культуры; летом, подобно Ленину и Крупской в Париже, катались на велосипедах в городском сквере, а зимой, захватив с собой крепко сбитого паренька — их сына, снимали коньками рыхлую стружку с ледяной столешницы пруда в парке аттракционов. С сыном Расклепина, в итоге, и приключилась беда. Он вырос в статного молодого человека, был любим друзьями и девушками, "висел" на заводской доске почета, носил модные рубашки, джинсы клеш и серебряную цепочку с кулоном в виде лезвия. А потом его забрали в армию. Расклепин-младший был направлен в Афганистан и за пять месяцев до демобилизации пропал без вести в провинции Парван. "Не падай духом, Николай Петрович, — сказал, виновато дергая себя за усы, заместитель военкома города подполковник Меднолицын, сообщивший Расклепину-старшему горестную весть о сыне. — "Пропал без вести" не значит "убит". Значит, может выжить и вернуться. Всякое на свете бывает… Вот хотя бы мой отец!.. Мать в 42-м получила извещение: так и так, мол, ваш муж пропал без вести в боях под Старым Осколом. Как потом оказалось, немцы в плен его взяли: отец ранен был, в беспамятстве… Вот его и взяли. Сначала в концлагерь отправили, а оттуда — батраком в Вестфалию, в Западную Германию, стало быть. Можно сказать, повезло, что не сгноили в концлагере. А он и в Вестфалии выжил. После войны обратно к нашим через всю Европу добирался. А как добрался, наши тут же, не отходя от кассы, срок ему впаяли — за "предательство". Так он к нам с матерью только в 54-м году вернулся — через девять лет после войны! Но ведь вернулся! Мать верила, что он вернется, и он вернулся. И еще 17 годков после этого прожил. Так что, верить надо, Николай Петрович. И ты верь, обязательно верь, слышишь?".

Николай Петрович слышал и, наверное, верил, но черты лица его после этого известия померкли, поблекли и затуманились, будто лицо накрыли вуалью. Одним словом, с ним произошла та же внешняя и внутренняя метаморфоза, что в свое время и со стариком Валерьянычем, узнавшим о гибели собственных детей. Склеп и жена перестали ходить на концерты, на каток и в сквер, которые и при большом скоплении народа теперь казались опустевшими без этой прежде жизнелюбивой и деятельной пары. При встрече Склеп по-прежнему приподнимал шляпу, но делал это как-то машинально, рассеянно и неулыбчиво. "Сильно сдал Николай Петрович, — вздыхали горожане, глядя в его ссутулившуюся спину. — Оно и понятно: уж лучше бы убили парня, прости Господи, чем вот так… Даже на могилку к сыну придти нельзя…". У мальчишек же встреча на улице с патологоанатомом, дважды отмеченным печатью смерти — по роду деятельности и по причине трагедии с сыном — и оттого вдвойне зловещим, стала считаться дурным знаком, сулившим либо "пару" на занятиях, либо другие серьезные неприятности. О чем Венька не преминул напомнить другу, едва лишь они разминулись с понурым постаревшим Склепом. "Да брось ты, Венька! Не вибрируй! — ответил на это Толик. — Веришь, как бабка старая, приметам всяким!.. Ты бы лучше верил в великую силу лечебного голодания, троглодит!".

Глава 31

"Здорово! Чего опаздываешь? — приветствовал Перс Толика, когда на следующий день он переступил порог волшебной дачи. — Мы с Колом истосковались все, тебя ожидаючи". — "Проспал. Сам подумай: среди недели появился шанс выспаться, как следует. Вот я и не удержался". "Так проспишь все Царствие Небесное, Анатоль. А я сегодня с богатым уловом. Гляди!", — Перс протянул Тэтэ коренастую бутылку с этикеткой "Слънчев бряг" на вздувшемся стеклянном брюхе. В бутылке колыхалась жидкость цвета разбавленного чая. "Это что за слезы мулата?", — спросил Толик. "Это болгарский бренди! — голосом конферансье, объявляющего выход народного