— Это судьба.

Эдуард скрипнул зубами, сдерживая стон, и его рука изо всех сил смяла подушку. Эти воспоминания причинили боль. Да, настоящую боль, а причинить ему боль было трудно. Он ко всему привык, и, похоже, единственным уязвимым местом у него была Адель.

Он не чувствовал себя женатым человеком и, при всем уважении к Мари, не мог заставить себя думать о ней более пяти секунд. Его больше всего мучило то, до чего не похожа оказалась жизнь на все их с Адель мечты и клятвы.

Если это действительно судьба, то почему она так отличалась от той, о которой говорила Адель? Она сказала, что не могла бы с ним расстаться, однако рассталась же. Всё вышло наоборот. И Эдуард не мог понять: где же была настоящая Адель? Та, которую он и вправду любил? И, черт побери, возможно, продолжал любить и теперь?

Он не мог взять в толк: как могло это случиться? Та девочка с ясными зелеными глазами, с чистой душой, наивная, светлая, живая, воплощенный порыв любви и искренности — как могла она превратиться в злую фурию? Как могла стать жестокой? Почему? Да и стала ли она такой? Эдуард выяснил многое из ее жизни, выслушал множество злых пересудов о ней, однако, черт возьми, как бы его ни убеждали и как бы он ни заставлял себя поверить, что случившееся с ней — правда, что-то в нем сопротивлялось этому. Не могла Адель, которая прошептала ему на берегу Сены: «Вы заполнили меня всю, до самого донышка, и оттого я счастлива», которая плакала, слушая рассказы о его детстве, быть низкой и подлой. В это нельзя поверить. Это нельзя объяснить. А если это так, то не он ли виноват в этом?

Этот вопрос, касающийся вины, не отпускал его уже давно. Эдуард думал над этим, признавался сам себе, что виноват, что был слишком черств и глух к Адель, когда было так много надежды на счастливое развитие событий.

Теперь ему, казалось, было уже не по силам найти выход из положения, понять, как же всё-таки достичь гармонии и вернуть то, что утрачено. Нет, уже решительно нет никакого выхода. Всё спуталось в такой клубок, что бесполезно было думать об этом. И даже когда перед кораблем замаячили окутанные голубой дымкой горы Алжира, стали видны белые домики вдоль побережья и скудные пальмовые рощи, Эдуард не пришел ни к какому выводу. Жребий у них с Адель был разный — на этом следовало остановиться.

В то время, когда Эдуард размышлял о прошлом, находясь на борту «Бесстрашного», Адель оставалась в Париже. Уже утихла и притупилась боль, вызванная известием о женитьбе Эдуарда, смягчилось чувство возмущения — как же, ведь граф де Монтрей оказался самым обыкновенным обманщиком, уверял ее, что и не думает ни о каком браке, а сам женился… Исчезла даже та болезненность, с которой Адель поначалу осознала, что Мари д'Альбон нанесла-таки ей поражение, — да, всё утихло, стало приглушеннее, и на смену страданиям пришел странный и неожиданный, казалось бы, вопрос: а к чему всё это? Был ли смысл так переживать?

Все последние месяцы сердце Адель было переполнено болью и ненавистью до самых краев, так, что ей было очень тяжело жить. Потом боль и количество обид стали слишком велики. Она попыталась сбросить их с себя, как нечто ненужное, и такое облегчение нахлынуло на нее, что она поначалу даже ослабела.

Захотелось заняться не злопамятным накоплением боли, а… а чем-то другим. В конце концов, она попытается жить без Эдуарда и, вероятно, сможет.

В комнате было темно, лишь несколько светлых полосок пробивались с освещенной улицы сквозь опущенные шторы. Адель взяла на руки Дезире, которая проснулась и стала всхлипывать, и с ней на руках подошла к окну. На улице еще ярко горели фонари. Они тянулись, словно две длинные цепочки из больших золотых звеньев, которые там, вдалеке, уменьшались и сливались, образуя суживающуюся золотую ленту. Длинные вереницы экипажей с номерами неподвижно стояли поодаль. Еще дальше, на перекрестке, то и дело проносились фиакры и мелькали люди, окутанные светящейся пылью, которая клубилась и поднималась над темными высокими зданиями.

— Ну, что, моя дорогая, — сказала Адель негромко, — твой отец отказался от нас. Видимо, придется жить без него.

Дезире шевельнулась у нее на руках, доверчиво прижимаясь головкой к теплой щеке мамы, и в этом ее жесте при желании можно было прочесть как согласие, так и несогласие.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Самый младший сын короля.

2

Герцогиня Беррийская, мать малолетнего герцога Бордосского, которого роялисты считали самым законным претендентом на престол, устраивала многочисленные, вплоть до вооруженных, заговоры против Луи Филиппа.

3

Знаменитые битвы 1792 года, в которых французская армия разгром ила австрийцев.

4

Так иносказательно во Франции было принято именовать детей короля.

5

Неофициальный глава роялистского подполья.

6

В этом году герцогиней Беррийской была предпринята попытка высадки десанта на территорию Франции и вооруженного захвата власти. Попытка закончилась неудачей.

7

Тогдашний военный министр

8

Легкое вино, розовое или белое, одна из разновидностей бордосского. «Праздник божоле» французы обычно отмечают в ноябре, смакуя новое, молодое вино.

9

Французские слова «гурмэ» и «гурман» обозначают разные понятия. Гурман — это человек, который любит покушать. Гурмэ — тонкий ценитель «высокой кухни», всего изысканного в кулинарии.

10

Мадам Дон (в Париже ее называли «безделушка Софи»), супруга крупного биржевого маклера, впоследствии — главного казначея министерства. Значительно увеличила состояние супруга, укладываясь на кушетку со всеми банкирами Парижа. С 1827 года стала любовницей журналиста Адольфа Тьера, пообещав ему: «Я сделаю тебя государственным деятелем!» После революции 1830 года карьера Тьера