земля не стала твердой, как камень, тем самым положив конец сезону раскопок. Они позволяли некоторым девочкам из приюта спускаться в яму и помогать с перекладыванием выкопанной земли в коробки, с восстановлением белых линий и просеиванием того, что было уже просеяно раз десять. Нас не пускали в места, огороженные веревками, потому что там нашли человеческие кости. Для несведущего взгляда эти останки было легко перепутать с камнями или осколками керамики, но я понимала эти различия благодаря нашим с тетушкой походам в семейную пещеру. К этому времени я уже знала, что «Пекинский человек» не подразумевал останки только одного человека. Так называли скелеты мужчин, женщин и детей давнего времени. Осколки костей были очень маленькими, и их было недостаточно, чтобы собрать хотя бы один полный скелет.

Другим девочкам я об этом не рассказывала, потому что не хотела хвастаться. Поэтому я помогала только там, где разрешали ученые и где в основном находили кости животных.

Помню день, когда сын Учителя Паня меня похвалил. Он сказал:

— Ты очень аккуратный работник.

После этого тщательный разбор земли стал моей любимой работой. Но вскоре наступили морозы, и мы перестали чувствовать пальцы и щеки. Так пришел конец моему участию в раскопках и похвалам.

Следующей моей любимой работой стало обучение других детей. Иногда я преподавала рисование. Я показывала младшим детям, как двигать кистью, чтобы получались кошачьи уши, усы и хвосты. Я рисовала лошадей и воронов, обезьян и даже бегемотов. И еще я помогала ученикам учиться каллиграфии и красоте мыслей. На этих занятиях я вспоминала, чему меня учила Драгоценная Тетушка, как надо думать, чтобы написать иероглиф, каковы при этом должны быть намерения и как при каждом мазке энергия ци должна течь из руки в кисть. У любого касания кистью бумаги было свое значение, и поскольку каждое слово состояло из многих касаний, оно обладало и разными значениями.

Меньше всего мне нравилось делать то, что назначала мне Сестра Юй на неделю: подметать полы, мыть раковины, расставлять скамьи для богослужения в часовне, а потом придвигать их обратно к столам для обеда. Но и эти дела были бы не так плохи, если бы Сестра Юй не цеплялась к каждой моей ошибке.

Однажды для разнообразия она дала мне задание бороться с ползающими насекомыми. Сестра Юй все время жаловалась на то, что монахи никогда их не истребляли, считая, что раньше они могли быть людьми или святыми.

— Это жучье когда-то точно было землевладельцами, — бурчала она. — Топчите их, убивайте, делайте все, что угодно, только чтобы они не возвращались.

Двери, ведущие в большинство комнат, кроме тех, в которых жили иностранцы, почти никогда не закрывались, разве только на время холодов, поэтому муравьи и тараканы спокойно переползали через пороги. Они лезли и через трещины в полах и стенах, через резные деревянные панели, сквозь которые внутрь зданий попадали свет и воздух. Но я знала, что с этим делать. Меня научила этому Драгоценная Тетушка. Я приклеила бумагу ко всему резному дереву, а потом взяла мел из класса и начертила линии за порогами и вокруг трещин. Муравьи, почуяв запах мела, путались, потом разворачивались и уходили. Тараканы же были настойчивее. Они шли прямо по мелу, и его пыль попадала на их лапы и суставы, они задыхались и на следующий день валялись на полу вверх животами.

В ту неделю Сестра Юй не нашла ни одного повода, чтобы ко мне придраться. Напротив, я получила награду за Превосходные Успехи в Чистоте: два часа свободного времени, в которые я могла делать все, что хотела, если это не было плохим или вредным занятием. В нашем жилом корпусе пребывало так много людей, что остаться наедине с собой было просто невозможно, поэтому именно это я и выбрала в качестве своей награды. Мне давно не удавалось перечитать страницы, написанные для меня Драгоценной Тетушкой перед смертью. Правда, я и сама старалась к ним не прикасаться, потому что знала, что буду плакать, увидев их снова. А если бы Сестра Юй заметила меня с мокрыми глазами, то непременно отругала бы за жалость к себе перед Маленькой Дин и другими маленькими девочками. Поэтому в воскресенье после полудня я нашла заброшенную, пахнувшую плесенью кладовку, заполненную невысокими статуями, и села на пол возле окна. Развернув синюю тряпицу, в которую были завернуты тетушкины листы, я впервые увидела, что она пришила к ней маленький потайной карман.

В этом кармане оказались две чудесные вещи. Первой была гадательная кость, которую она показывала мне, когда я была маленькой, и говорила, что я получу ее, если научусь помнить. Когда-то она держала ее в руках, а до нее она принадлежала ее отцу. Я прижала кость к сердцу. А второй вещью оказалась маленькая фотография, на которой была изображена молодая женщина в вышитом головном уборе и стеганой зимней куртке, воротник которой доходил ей до щек. Я поднесла фотографию к свету. Это… Я увидела, что на ней действительно была изображена Драгоценная Тетушка, до того как обожгла лицо. У нее были мечтательные глаза, бесстрашные, выгнутые вверх брови, пухлые губы и очень гладкая кожа. Она казалась очень красивой, но совершенно не походила на ту тетушку, которую я помнила. И я пожалела, что на этой фотографии не было знакомого обожженного лица. Но чем дольше я на нее смотрела, тем ближе мне она становилась. Лишь спустя некоторое время я поняла: это лицо, ее надежды, ее знания, ее грусть — все это теперь принадлежало мне. И тогда я заплакала, терзая сердце радостью и жалостью к себе.

Один раз в неделю мисс Грутофф вместе с женой повара ходила на железнодорожную станцию за посылками и почтой. Иногда они получали письма от их друзей из других миссионерских школ в Китае или от ученых из Пекинского медицинского колледжа, а иногда — денежные поручительства из Сан-Франциско в Калифорнии, Милуоки в Висконсине и Элирии в Огайо. Такие письма мисс Грутофф зачитывала вслух на воскресных богослужениях. Она показывала нам глобус и говорила: — Мы вот здесь, а они вот тут. И они шлют вам любовь и много денег.

А потом она раскручивала глобус, пока у нас не начинали кружиться головы от этой мысли. Только я все время думала: зачем незнакомым людям любить нас? Отец и мать стали мне почти чужими. Они меня не любили, для них меня больше не существовало. И как же обещания Гао Лин разыскать меня? Пыталась ли она это сделать? Я в