Шрифт:
Закладка:
«Я не по тебе плачу», – хотела сказать Танака, но плакала и по нему тоже. И по брату, сорвавшемуся со скалы, – она помнила, как он обнимал камень под утесом, какие пустые у него были глаза. И еще она плакала по Гелло и Рики, по всем, кто не выкарабкался, когда мир разнесло бомбой. А больше всего – от страха. «Что со мной творится?»
– А я старшина Бирд, – сказал хриплый. – Льяс Бирд. А ты?
«Не знаю».
Ответить Танака не успела. Открылась дверь, вошел, азартно стуча пальцами по терминалу, Ганьон. Увидев, что она очнулась, он пришлепнул терминал к предплечью, и пластинка обвила ему руку.
– Рад видеть вас в сознании, полковник, – сказал Ганьон.
– Черт, простите, что надоедал разговорами, полковник, – испугался Бирд.
Танака по голосу поняла, что с «полковником» прежнего разговора уже не будет. И ощутила непривычный укол сожаления.
Ганьон, вовсе не обратив внимания на Бирда, занялся показаниями приборов.
– Эй, старшина, – позвала Танака.
– Слушаю, полковник!
– Ты держись, солдат. Мы оба отсюда выберемся.
Просто я первая.
Ганьон взглянул на обернутый вокруг запястья терминал и похлопал Танаку по руке.
– Кажется, все нормально. Теперь отдыхайте, а завтра вас отпустим. Запишем на дальнейшие процедуры в ближайшие…
– А старшина Бирд? – спросила Танака.
– Кто? – растерялся Ганьон.
– Старшина Бирд. На соседней койке. Как с ним?
Ганьон только мельком взглянул в сторону Бирда.
– А, понимаю. Боюсь, он не мой пациент.
Врач снова занялся терминалом.
Все произошло помимо сознания. Так силовая броня исполняет запрограммированный порядок действий. Тело резко включилось в работу, хоть сейчас в рейд. Несколько секунд она смотрела, что набирает у себя на запястье Ганьон.
Щелк.
Она прижимала Ганьона к кровати, коленями на плечах, кулак снова бьет в его ошарашенное, перепуганное, залитое кровью лицо.
– Я, на хрен, спрашивала, твой ли он пациент? – услышала она собственный вопль и вогнала левый кулак ему в глаз – трубочка капельницы вылетела, брызнула кровь. – Я ни хрена не спрашивала, твой ли он пациент!
В жилах пела кровь. Она чувствовала себя большой, могучей, живой – как часто бывало в деле. А потом словно в лицо холодной воды плеснули – она пришла в себя и очень испугалась. Слезла с кровати, сделала шаг назад. Ганьон сполз на пол и тихо поскуливал.
– Полковник.
Она перевела взгляд на Бирда. Теперь, стоя, она видела его лицо. Круглые голубые глаза. И погрозила ему пальцем.
– Я присмотрю, чтобы тобой занимались как следует, – пообещала она. Но в глубине сознания кто-то тихий и маленький, наблюдавший все это со стороны, подумал: «Мне конец».
– С-спасибо, – выговорил Бирд. – Я ничего, полковник. Я в порядке.
– Я присмотрю, – повторила она.
Развернулась и промаршировала к двери. Двое вооруженных охранников шагнули навстречу и попятились. Больничный халат сполз с плеч, она его подхватила, чтобы не сверкать грудью на весь коридор. Ее задницу, наверное, уже видела половина медиков Гевиттера. Все это казалось очень далеким.
Прошли часы или секунды, пока она оказалась перед столом в приемной. За ним сидела та же темноволосая девушка. Беспомощные молодые глаза округлились при виде нависшей над ней Танаки.
– Вы меня знаете?
– Да, полковник.
– Хорошо. – Танака глубоко вздохнула, выровняла позвоночник и проговорила, произнося каждый звук так отчетливо, как только позволяли раны и повязки: – Я хотела бы пройти психиатрическую экспертизу.
Ондатра, как в воде перебирая ногами, плыла по коридору мимо камбуза. Она взлаивала басом – разговаривала – и широко ухмылялась. Ксан в дальнем конце коридора на долю секунды замер и тут же с хохотом раскинул руки, встречая подплывающую собаку.
– У тебя получится! – захлопала в ладоши Тереза.
– А она меня не укусит? – крикнул в ответ Ксан.
– Она добрая. Не кусается.
Лицо черноглазого мальчугана светилось радостью. Он развел руки, растопырил серые пальцы и взвизгнул от восторга. Джим протиснулся мимо него, поднырнул под Ондатрой и втянулся в камбуз. Там уже собрались Алекс и Фаиз. Алекс примагнитился подошвами к полу, а Фаиз парил в воздухе, но за скобу придерживался.
– Я вижу, дети довольны жизнью, – заметил Джим, дожидаясь, пока «Росинант» нальет ему в грушу свежезаваренного кофе. – Чем они, собственно, занимаются?
– Играют в мяч, – пояснил Алекс. – Собакой.
Джим отведал отличного горького кофе, прочувствовал знакомое тепло на нёбе и в горле.
– Как же, как же. Мог бы не спрашивать.
Преобразование лаборатории для двойного погружения оказалось нетривиальной задачей и продвигалось небыстро. Элви запасла на «Соколе» достаточное количество всего и вся, так что для установки второго набора датчиков, второй медицинской кровати и приборов нужно было только припомнить, что в каком ящике лежит. Но вот стены лаборатории не раздвигались, и, чтобы втиснуть все, доставленное из грузового трюма, требовалось время и бесконечные совещания. А кроме того, надо было предварительно обследовать Амоса, присовокупить данные из медотсека «Роси», и еще Элви проводила с ним долгие собеседования, сопоставляя изменения сознания и появление новых знаний с прежними погружениями в библиотеку.
На «Роси» день ото дня появлялись новые лица. Первыми заглянули Фаиз с Элви, но у Элви свободное время выдавалось все реже, и Фаиз стал приходить один. Потом стал брать с собой Кару и Ксана – Ксана особенно часто.
В коридоре радостно залаяла Ондатра – она проплывала мимо двери камбуза, направляясь теперь к Терезе.
– Ребята хорошо поладили, – заметил Фаиз.
– Не хочешь нанять Терезу в няньки к малышам? – спросил Алекс. – По возрасту она годится.
– Ксан старше вдвое, а то и больше, – напомнил Фаиз.
– Все равно малыш, – сказал Алекс. – Просто очень долго пробыл малышом.
– Нет подходящей модели, и что тут будешь делать? – Фаиз развел руками. – Кара с Ксаном не укладываются в диапазон «дети – не дети». Они просто Кара и Ксан.
Коридор звенел смехом Терезы. Сколько месяцев она провела на «Роси», а ее смеха, резкого и радостного, они не слышали. Джим даже не думал, что Тереза умеет смеяться.
А может, ей просто не часто представлялся повод для этого. Мало кто мог забыть обстоятельства ее жизни, чтобы увидеть в ней просто девочку. Джим и насчет себя сомневался. Она – дочь божественного императора, а для них – живой щит, наследница Лаконии и перебежчица высшего ранга. Это так – но еще не все. Она еще и ребенок. Ребенок, лишившийся матери и отца, сбежавший из дома, с эмоциональными потребностями, о которых Джим мог только догадываться. А знать – не знал. Может, он сам был для нее такой же загадкой.
