то, как может одеться современная светская дама, ну и много иного, что уже обыденность для сегодня, но в допетровское время было верхом разврата. Так что члены Синода, особенно архиепископ Арсений, наиболее ярый оппозиционер самой государыни, уцепятся за саму идею критики высшего света и его нравов. Повод-то существенный, венценосное семейство затрагивающий.

Чуть более полугода осталось до того, как пройдет большое собрание Синода с обязательным присутствием всех его членов. До этого времени можно попробовать договориться с некоторыми церковниками о поддержке.

Это будет сложно, я до сих пор особо не распространялся о своем мнении насчет главного для церкви вопроса — секуляризации земель. В случае же, если с меня потребуется отречение от намерений отобрать огромные земельные площади с почти двумя миллионами крестьян, будет нелегко. Тут либо лгать и тогда позже вступать в серьезную конфронтацию с церковью, либо соглашаться, становиться «правильным царем», но лишать возможности эффективного управления сельскохозяйственными угодьями, что сейчас ничего не дают стране.

Немного придя в себя, выпив крепкого кофе, я послал за Шешковским. Нужно было начинать работать по Шуваловым.

— Степан Иванович, через два дня и у Ивана Шувалова и у Петра Ивановича с его женой-ведьмой, должны быть присланные нами посылки. В них, кроме всех собранных на Шуваловых доказательств о злочинствах, белила… — давал я распоряжения своему безопастнику.

Насчет белил необходимо прояснить. Дело в том, что Елизавета Петровна буквально меньше года назад увидела молодого будущего офицера, как она его назвала «Адониса». Молодой человек играл одну из женских ролей в представлении, что давали слушатели Сухопутного кадетского корпуса [данное описание действительно имело место в истории, однако происходило годом позже].

Юный Никита Афанасьевич Бекетов был столь утомлен многочисленными репетициями, что уснул прямо на сцене, а государыня повелела красавца не будить. После же случилось невообразимое. Еще сонного его, какого-то юнца, стала одевать сама Елизавета Петровна. На следующий день Бекетов был уже сержантом, потом сразу же адъютантом Алексея Разумовского, через полгода — полковником.

Весь двор понимал, что фавор Ивана Шувалова, который только входил в свой зенит, теперь под большим вопросом. У Бекетова же было немало веснушек, из-за которых парень комплексовал и тут «на помощь» пришли Петр и Марфа Шуваловы, которые предложили чудо-белила, что должны были избавить парня от волнующих его веснушек. Вот только лицо Бекетова, после наложения средства, моментально покрылось оспинами и иными признаками воспаления. Тут же Марфа нашептала подруге-государыне, что Никита болен и теперь уже навсегда станет безобразным. Елизавета повелела держать несостоявшегося фаворита подальше от двора, а Шуваловы не позволили ему приблизиться к государыне для объяснения, та и не догадывалась о коварстве своих друзей, или делала вид, что ничего не произошло. Ну, а Шуваловы ликовали — управляемый ими кузен Иван остался фаворитом и мог продолжать оказывать влияние на императрицу.

Я не помнил из истории об этом эпизоде, который мог перекрыть в глазах женщины-Елизаветы по скверности злодеяний все доказательства финансовых преступлений Шуваловых. Однако, когда в первый раз услышал фамилию Бекетова, то что-то стало всплывать в памяти, по крайней мере, после работы людей Шешковского, разрозненные свидетельства сложились в общую картину.

Был найден тот умелец-шарлатан-алхимик, который помог консультацией человеку от Шуваловых, изготовлены точно такие же белила. И главный козырь, который придержит прыть Шуваловых, при раздаче карт нашей игры, оказался у меня, так я думал в тот момент.

Шуваловы себя проявляли, как искусные интриганы, которые уже добились части своих задумок. Важно было понять, чем чревата «война компроматов» с этими сановниками. Сколько не думали о том, могут ли братья выложить на стол нечто равнозначное белилам, не придумали, что еще больше предало уверенности в правильности действий.

Но мы были не правы, скорее, менее опытны в существующих реалиях.

*…………*……….*

Дом Петра Ивановича

Шувалова в Петербурге

4 июля 1750 года

В гостиной, которая была отдельно взята под охрану людьми из Тайной Канцелярии, были трое — женщина и двое мужчин полноватый, кажущийся добрым толстячком и лысый, достаточно поджарый, вселяющий страх каждому встречному. Женщина же могла вызвать некоторое отвращение. И в молодости она была далеко не красавица, с неприглядным лицом, повышенной волосатостью, уже не говоря о том, в кого превращалась к старости. Марфа становилась просто карикатурной ведьмой в большом теле. Да, это были главные заговорщики — Марфа, Петр и Александр, которых объединяла общая фамилия — Шуваловы.

Ивана Ивановича не стали звать на совещание. Во-первых, он проявил характер и, в достаточно вызывающей манере, высказал свое отношение к деятельности двоюродных братьев. Этот порыв Ивана оттереться от случившегося, впрочем, мог быть спровоцирован и ярой защитой императрицей, которая, не только намеками, но и напрямую потребовала не трогать своего фаворита и не вмешивать в грязные дела.

Иван Шувалов ранее был в не курсе той истории, когда молодого и явно более красивого и статного Бекетова отстранили от фавора, потому, когда это стало известно Ванечке, тот близко к сердцу принял грязную интригу, которая в итоге помогла ему взойти на Олимп фавора. Кроме того, сама государыня потребовала от своего любимого не встревать в ситуацию. Но и запрета что-либо делать для старшей ветви Шуваловых не последовало. Данное обстоятельство означало то, что Елизавета предоставила волю на поступки и наследнику.

Петр Иванович, как мозг и направляющая длань партии Шуваловых, высоко оценил те доказательства преступлений, что были принесены курьером-мальчишкой. Вьюнош не знал тех людей, что вручили ему аж цельный рубль за доставку свертка с бумагами и еще с чем-то. Обидно Петру Ивановичу было то, что примерно треть всех финансовых махинаций были на самом деле и не его вовсе, а совершались только лишь под прикрытием всесильного Шувалова. Далеко не глупый человек, уже вычислил пять своих управляющих и приближенных, которые крали из казны и не делились с ним, хозяином. Петр не знал о воровстве в своем окружении, а вот Шешковский узнал. Петр Иванович в некоторой степени даже был бы благодарен за такую информацию, он за копейку пекся, ненавидел вороватость в иных, в себе сего не замечая. Свое воровство Шувалов считал справедливой платой за труды на благо отечества. Столько прожектов воплотил, переписал крестьян всей империи, мануфактуры ставит, внутренние мытни отменил.

Компромат был оценен по достоинству и Александром, Марфа же, мало разбирающаяся в цифири и бумагах, особо впечатлялась белилами, это же она придумала и реализовала коварный план по удалению Бекетова от тела императрицы.

— Мыслите, что это все? Приходят вести из имений. Уже два из четырех сахарных заводов подорваны, две суконных мануфактуры из пяти сгорели. Тати лесные напали на два поезда в Сибирь и оттуда. Один был с хлебным вином, иной с откупным серебром. При том не убили ни охотников, ни иных людишек, а только своровали добро, не иначе, как эти лешие-казаки наследника были. Исчезли одиннадцать моих людей, все особливо важные, — вещал Петр Иванович.

— Семь моих человек пропали, — словно пожаловался самый жестокий человек в империи.

Жесткий! А как иначе, если он глава ужасной Тайной канцелярии?

В способах дознания Александр Иванович Шувалов уже явно превзошел своего учителя Ушакова. Вот только главе Тайной Канцелярии явно не хватало аналитического ума и гибкости своего предшественника. Складывалось ощущение, что такая истовая и преданная дружба Петра и Александра — попытка природы создать истинного охранителя Отечества. Гибкий ум Петра и упорство, часто топорное, стремление довести каждое дело до конца Александра. В этой компании был еще один фактор, который, если бы ужился в одном человеке наравне с характерами братьев, создал уже не охранителя, но Зверя. Это коварство Марфы, а ее зависть и изворотливость были просто невообразимы. При неказистой внешности, женщина обладала исключительной способностью втираться в доверие.

— А ты, Сашка, сколько взял человек Петруши? — спросила Марфа у брата мужа.

Петр и Александр поморщились, они уже не осмеливались государя-цесаревича именовать «Петрушей». О, нет — этот не отрок, но муж, уже фигура, иначе и не было смысла интриговать против мальчика «Петруши». Оставался бы Брюммер, который спаивал глупыша, а Шуваловы были бы уверены в своем будущем. Но, нет.

— Ты, Марфа Егорьевна, зазря так