Шрифт:
Закладка:
Но мы ведь собрались не российскую историю обсуждать, верно?”
Он был человеком, каким-то подозрительным. Мы ему не до конца поверили.
“Вы задаетесь вопросом – а что же делает сумасшедший человек в институте среди физиков и химиков?
И главное – как он сюда попал?
Я не стану нагружать вас своим долгим рассказом. Ограничусь лишь сухими фактами из своей жизни.
Мне довелось провести тридцать лет на урановых рудниках и чудом не умереть от радиации. Еще мне довелось прожить с лейкозом больше двадцати лет, прекрасно осознавая, что завтра я окончательно умру.
Каждый мой день как последний.
Я жил и пока живу на широкую ногу, зная, что может меня ждать на следующее утро.
Самое странное, что лейкоз не уходит, но и не убивает меня.
Я ездил с этим вопросом по всему миру.
Даже к советским врачам обращался.
Поэтому я здесь.
Я хочу сделать поистине ценное предложение.
Я вижу, что вы, господа, мне не верите. Возьмите мою кровь на анализ. И вы поймете, что все сказанное мною, вплоть до последнего слова, правда”
Мы отвели его к нашим лучшим врачам. Они взяли у него кровь, провели несколько экспертиз и пришли к однозначному выводу, что у данного мужчины лейкемия. Лейкоциты постепенно вымирают. Болезнь не проходит. Эритроциты в крови отсутствуют. Мы долго гадали, в чем же там дело, пока один из наших не упал в обморок, перед этим выдав содержимое желудка.
Радиация, причем, дозы очень впечатляющие.
Его организм уже давно был разрушен.
При этом он как-то умудрялся дальше жить.
Владимир прикурил сигарету:
– Но вы хоть разобрались, в чем дело?
– Скажем так, это не представляется возможным.
– Как это?
– У него нет ни имени, ни фамилии.
Репортер усмехнулся:
– Разве такое возможно в наше-то время?
– И он не умеет ни читать, ни писать.
– А как вы тогда с ним общались?
– Он назвал себя долгожителем.
– Ну, допустим. Хотя я больше чем уверен, что вся его история высосана из пальца. Он наверняка облучился где-нибудь под “Маяком”[20] и выдает это за события из своей жизни.
– Возможно. Но с лучевой болезнью, как ты уже знаешь, долго не живут.
А у него была именно лучевая болезнь, как у пожарных, из Чернобыля.
Самый известный урановый рудник в магаданской области, в Бутугычаг[21]. Туда до и после войны завозили узников ГУЛАГа, для добычи урановой руды.
По документам заключенные якобы добывали свинец и альбит.
Я в свое время читал рассказы людей, отбывавших там наказание[22].
– Сомневаюсь, что наш приятель там был. Этот рудник открыли в тридцать седьмом году.
– И опять же все по документам.
– И плюс, как мне известно, об этом рассказывал некий Жигулин, чьим словам я, мягко говоря, не доверяю.
– Это просто предположения. Правду никто не знает.
Да и слова этого долгожителя проверить не представляется возможным.
Он явился для чего? Чтобы просто посмеяться над нами. Мол, смотрите, какие недоумки тут сидят.
– Ты сказал, он сделал вам некое предложение. Что это было за предложение?
– Это были самые настоящие чудовищные эксперименты…
Губарев удивленно приподнял бровь:
– Эксперименты? В наше-то время?
– Знаешь, за все это время я понял единственную вещь: хорошее время или нехорошее, человек пакостит всегда.
Ну, у всех нас есть темная сторона, что с этим поделать?
Ну да, это были самые настоящие эксперименты. Мужик этот, долгожитель, все проверить хотел, сможет ли обычный человек протянуть столько же, сколько он сам, или не сможет.
“Мы решили, что для подобной затеи лучше всего подойдет ребенок”
Кто мы? И что значит решили? И кто вам дал такое право?
“Нет, мы решили”
Это просто редкостная сволочь, у меня других слов нет!..
Я, конечно, никогда никого не оскорблял, но тут и святой на моем месте не выдержит…
Какой-то, значит, черт подзаборный, творит всякие злодеяния, а мы с этим сделать ничего не можем!
– вздыхает –
Потом я узнал, что похитили мальчика восьми лет.
Его мама вместе с бабушкой искали его по всему городу. Не нашли. Им потом сказали, что это маньяк ребенка убил.
Но тело все равно не нашли.
Его к тому времени уже поместили в одну из подпольных лабораторий.
В течение суток мальчика не стало, он умер.
Как после выяснилось, отравление радиоактивным ураном.
– Как это?
– Есть такой химический элемент, называется уран двести тридцать восемь. Он слаборадиоактивный… в маленьких-то дозах. Те, кто с нами работал в этих подпольных лабораториях, растворяли его в специальном растворе, состав которого даже мне неизвестен.
Его остужали, а затем вводили, через шприц или капельницу.
– А с какой целью вводить внутривенно радиоактивный раствор? Этот ваш долгожитель совсем умалишенный?
– Просто поблизости не оказалось урановых рудников, – усмехнулся Легасов.
Пауза.
– Получается, мальчишка умер от лучевой болезни?..
– Отравление химическим элементом в больших количествах. Он умер на следующий день. Это произошло еще до меня. Но когда мне предложили поработать на человека со “светлыми целями”, спустя какое-то время подсунули доклад об этом инциденте.
– И причем здесь твоя дочь?
– Моя дочь оказалась в приюте. Мы перестали общаться, когда ей стукнуло четыре годика. Ее отдали в детский дом. Моя бывшая любовница нашла себе кавалера, а тому не понравилась девочка, вот они и решили от нее избавиться.
Через год она оказалась в лаборатории.
Я с ней пообщался наедине.
Знаешь, не может шестилетняя девочка говорить такие вещи. Только взрослые, и никак иначе.
Да и долгожитель этот влезал в наше с дочерью общение…
Мне приходилось тайком к ней пробираться.
О чем мы разговаривали? Да ни о чем, практически. Так, сущие мелочи. Да это уже и неважно.
За год ее тело покрылось ожогами. Мне пришлось приложить все усилия, чтобы девочку перебинтовали. Раны жутко
