Я должен был справиться с этой проблемой прежде, чем она справится со мной.

Наверное, именно поэтому в кабинете Патрика я слушал его рассказ про Эймурдин, замирая от волнения и боясь пропустить хоть слово. И даже как-то умудрялся игнорировать непростые эмоции тех двоих, что стали для меня самыми близкими. Только когда принц попросил меня самого рассказать о видениях в древнем храме, я все же утратил свое равновесие, потому что это было слишком... слишком личное, идущее куда-то вглубь не только сознания, но самой моей сути.

Впрочем, посмотрев на Фарра с Айной, я понял, что им сказать что-то внятное было бы еще трудней. Мы все стали слишком хрупкими и старательно пытались сохранить остатки разума. Молчание было хорошим щитом, да только мы не могли хранить его вечно. Да и Патрик, похоже, считал, что нам оно не на пользу. Мне стало искренне жаль Фарра, когда я понял, что ему предстоит еще одна беседа и явно не из легких. Вот только думать о его трудностях у меня времени не было – я поспешил за Айной, которая явно пыталась ретироваться в свою комнату.

Нет, милая, не в этот раз. Прости.

Я поймал ее за руку и обжегся о нестерпимое желание бежать. Бежать, бежать как можно дальше... От боли, от обиды, от страха потерять лицо и показать все эти чувства.

Ох, любимая, мне ты можешь не лгать... я слишком хорошо научится чувствовать людей, а тебя всегда ощущал лучше, чем себя самого.

Моя Айна.

Больше всего я боялся, что она не даст мне ни единого шанса на разговор. Вовсе не захочет видеть меня и слышать. Но сила нашей связи была такова, что ни один из нас не мог противостоять этому притяжению. Особенно, когда мы прикасались друг к другу.

Там, в солнечной комнате, пахнущей чернилами и бумагой, я долго всматривался в ее лицо и не мог насмотреться. Оно казалось мне безупречным. Самым прекрасным в мире. В тысячи раз лучше, чем я пытался представить себе, пока ходил слепым.

Моя Айна...

Моя любимая, которая никогда не была моей.

И никогда не будет.

Прежде я отдал бы все за возможность остаться с ней рядом, стать отцом ее детей, день за днем до самой старости просыпаться и засыпать в ее объятиях... Видеть, как на ее голове появятся первые седые волосы, слышать, как она зовет меня по имени...

Но Фарр был прав – она заслуживала лучшей доли, чем жизнь с человеком, которого не выбирала сама, которого ей, не спросив, просватали высшие силы.

С человеком, который на самом деле не знал о ней ничего.

И, вдобавок, тащил за собой проклятье, способное искалечить всю ее жизнь.

Когда наши сердца соприкоснулись, я закрыл глаза и открыл их иначе. Так, как учил меня Патрик. Так, как я сделал в тот день, что стер все преграды между мной и моей предназначенной.

Я вновь увидел ее яркий сияющий свет.

Всю ее суть.

И да... эту связь, похожую на витой шнур.

Теперь, зная, что искать и куда смотреть, я уже не мог бы при всем желании не заметить ее. Она была прочней любого каната, любой цепи. Она связывала нас надежней, чем связаны мать и дитя в ее утробе. Там было все – наши детские воспоминания, наша единственная близость, наши страхи и надежды... и нечто другое, не принадлежащее нам... слишком большое и сильное, чтобы этому противостоять. Теперь я понимал, о чем говорил Патрик, когда предупреждал, сколь сложно отделить одно от другого и не разрушить все целиком.

Но я также понял и другое.

Мне не нужно было ничего резать и выдирать с корнем.

Я просто нашел самое обнаженное место, где то больше и сильное пульсировало в такт нашим сердцам, вынуждая их тянуться друг к другу... и словно перевязал это место невидимой нитью – так, как перевязывает садовник ненужный стебель, обрекая его на увядание. В первый миг мне показалось, что я потеряю сознание от боли, но уже спустя пару вдохов мы оба ощутили небывалую незнакомую легкость.

Впрочем... едва ли Айна поняла, что я сделал.

А ниточка была прочная.

Очень прочная.

Я знал, что она исчезнет лишь тогда, когда эта предначертанная нам богами связь утратит свою силу, и оставит нам только нас самих – таких, какие мы есть без вмешательства этой проклятой магии.

Быть может, это займет лишь пару дней... А, может, целый год. Но однажды мы сможем обнять друг друга и не испытывать больше боли от того, что нам не суждено быть вместе.