– Светлую?

Он кивнул.

– Некроманту?

Эль пожал плечами, мол, у всех свои недостатки.

– А я потом останусь некромантом?

– Н-не знаю, – вынужден был признать Эль, а я задумалась. Нет, я, конечно, никогда не мечтала жить вечно. Такие мысли с моей профессией не слишком сочетались, но…

Это дар.

И если откажусь, он обидится. Ничего не скажет, но обидится. А обида где-нибудь да выползет, разрушая и без того ненадежные наши отношения.

Так почему бы…

– А я не хочу, чтобы ты тратил жизнь попусту, – мне сложно было объяснить то, что я чувствовала. Вот говорила же мама, что от мужиков одни проблемы.

Говорила. Наверное. Кому-то. С нами она не больно-то откровенничала.

– Я до этого времени ее попусту и тратил, – Эль легонько пожал плечами. – Больше всего на свете я хочу взять тебя и просто увезти. Далеко. Есть юг. Есть север. Мне случалось бывать и там, и там. Все немного иначе, но жить можно.

Не сомневаюсь.

– Ты бы со временем привыкла. Там тоже хватает нечисти, но она обыкновенная.

То есть не прячется в подвале, не шинкует гниловатые головки капусты когтями, чтобы потом опустить нашинкованное в бочку с рассолом?

– И ты бы нашла себе дело по душе. А я не стал бы волноваться, что тебя убьют. Точнее стал бы, но не так, как сейчас.

Мы оба вздохнули. Вот ведь… и ответить нечего. Бестолочь я, что тут еще скажешь.

– Но я знаю, что это тебя обидит. И не настолько самонадеян, чтобы думать, что сумею тебя защитить. Сегодня ли. Завтра ли. Потом, когда этот мир в очередной раз станет меняться. Я получил письмо от матушки. Отец отсылает ее.

– А так можно?

Отец Эля при всем своем спокойствии не казался мне способным хоть как-то повлиять на его матушку.

– Пригрозил, что возьмет младшую жену.

Вот про то, можно ли так, уточнять не стану. Хрен ему, а не младшая жена… и Эль улыбнулся.

– Так поступают в браках, которые заключают по расчету. Матушка очень огорчилась.

– Я думаю.

И хорошо, что меня в этот момент рядом не было. Вот клянусь, что именно меня и признали бы виноватой.

– Бабушка его не послушала.

– А он…

– Останется. Он тоже страж. И не может допустить, чтобы здесь случился прорыв.

Я поерзала:

– Ты…

– Боюсь, отец не одобрил бы наш план. Он довольно консервативен во всем, что касается демонов. И скорее всего, принял бы решение уничтожить тот артефакт.

Ага. Если б это было так просто. И как знать, чем эта попытка аукнется.

– Я беспокоюсь не за них. За тебя. Ты… согласна?

Согласна. Куда я денусь. Только вот из одеяла выползу и сразу пойду древние обряды совершать. Ну, может, слегка оденусь еще.

Но я ответила просто:

– Да.

Древний лес, значит?

Древний лес качал ветвями на заднем моем дворе. Я дважды моргнула, надеясь, что мне привиделось и если постараться, то все развидится. Но нет. Лес не исчез, в отличие от соседского забора, на месте которого вольготно расположился кустарник с мелкими серебристыми листочками.

Это ж тьмогонник!

Да за него в любой лавке три шкуры сдерут, потому что лучшего средства против нечисти нет. А уж если с кое-какими травками смешать…

– Погоди, – Эль схватил меня за руку. – Не сейчас. Здесь легко заблудиться.

Охотно верю.

Серебряные столбы поднимались в небо, вернее, они это небо держали на растопыренных ветвях. И солнце, проникая сквозь кружево это, ложилось на траву удивительными узорами.

– Вот ты какой, сиротка, – я коснулась ближайшего дерева, прислушиваясь к тому, как медленно и сильно пульсирует в нем жизнь.

Во всех них.

Они, связанные друг с другом на заре времен, переплетшиеся корнями и сроднившиеся ветвями, были чем-то единым, неделимым и всеобъемлющим. Удивительным. Пугающим.

Я шла по травяному ковру, который мягко прогибался под моими ногами, понимая, что пожелай они, и этот ковер треснет, а я упаду в мягкую землю, частью которой и стану.

Лес не был добр. И не был зол.

Он стоял над этими понятиями. И над нами с Элем. Правда, нас он разглядывал с немалым любопытством, которое я ощущала всей кожей.

Я слушала звон листьев. Нежную колыбельную ветра. Я ощутила вдруг покой.

Город? Демон?

Ему не добраться до сердца Пресветлого леса. Никому не добраться. И если мы решим остаться, лес о нас позаботится. Он – убежище.

И исток.

Он возможность замедлить время. И здесь, в этом месте, я буду жить вечно, как и Эль. Я научусь пить силу из земли и делиться ею с другими. Я увижу, как осень сменяется зимой, а та отступает под напором весеннего солнца. Я смогу очнуться вместе с деревьями и потяну из земли тонкую молодую поросль.

Я буду слышать все – каждый звук, каждый вдох и выдох.

– Нет, – я покачала головой и, оглянувшись, увидела мужа, который стоял, прислонившись к белоснежному стволу. Он тоже слышал?

И ему нравилось.

Проклятье!

– Нет, – повторила я жестче. – Неужели ты не понимаешь? Мы другие. И то, что хорошо для тебя…

У Эля руки стали ледяными.

Он точно слышит этот голос, которого нет. Он перекатывается волнами света, он обещает, что мы не пожалеем, мы тоже изменимся, станем именно такими, как нужно этому месту. И будем счастливы.

Иначе нельзя.

– Нет, – я тряхнула Эля. – Очнись.

А ведь следовало бы подумать. Не бывает простых ритуалов, даже то, что кажется таковым, скрывает под собой бездну. И вот она здесь, вокруг, шелестит, напевает колыбельную. Мягкая трава подбирается к моим ногам.

Приляг. Закрой глаза. Позволь ветру коснуться волос. Мы укроем тебя. Спрячем.

Ото всех. И от людей с их суетой и страстями, и от демонов, и от самой себя. Нельзя же быть настолько беспокойной.

Можно. Идите в… куда подальше.

– Эль, – я отвесила мужу пощечину, а потом встала на цыпочки – и вырос же он таким долговязым – и поцеловала. Ветер засмеялся.

Неужели я полагаю, что этого достаточно?

Не полагаю, но попробую. Должна же я что-то сделать. И делаю вот. Как умею, так и делаю. И получается, потому что ледяные руки сомкнулись за моей спиной, а листья там, в вышине, зазвенели.

– Получилось, – сказал этот поганец ушастый, не оставляя сомнений, что он если не знал доподлинно, то всяко догадывался, насколько непрост этот древний ритуал. – Удивительно.

Еще как удивительно. Я вот настолько удивлена, что прямо разрывает от удивления.

А лес смеется – теперь иначе. Он звенит серебряными голосами птиц, он играет струнами весенних ручьев,