хлебом, а другое отдыхало под паром, оставался с античных времен на юге, в районах, прилегающих к Средиземному морю. Постепенно он распространялся и на север, особенно в районах, находившихся под сильным культурным влиянием Рима. Однако преобладала в Европе подсечно-огневая и переложная системы.

Подсечно-огневая система практиковались в лесах и была прогрессивной для своего времени, выполняя две задачи. Во-первых, таким образом за счет леса расширялась пашня, во-вторых, своей золой сгоревшие деревья удобряли эту пашню, так что первые годы отвоеванное у леса поле давало хороший урожай.

В отличие от России в Западной Европе существовало два варианта подсечной технологии. В одних случаях уже высохшие и срубленные стволы растаскивали по участку, равномерно покрывая почву, а затем сжигали. Очевидно, это можно было делать лишь в мелколесье. В других случаях лес вырубали и вывозили (он сам по себе представлял ценность), а лишь сучья, хворост раскладывали по земле и сжигали.

Сеяли зерно в еще теплую золу. Первый урожай был отличным, на второй год – посредственным, на третий – плохим. После этого участок на 15 лет забрасывали, используя как пастбище для скота.

Подсечная система естественным путем сменялась переложной. Когда у леса были отвоеваны уже значительные участки пашни или по той или иной причине нельзя было выжигать новые участки, приходилось возвращаться к первому запущенному полю. Со временем, когда свободной земли стало уже не хватать, срок между запустением и новым посевом стал сокращаться, и, когда он сокращался до одного года, переложная система сменялась двухпольной.

Система севооборотов диктовалась необходимостью восстановления плодородия почвы. Это плодородие можно было восстановить удобрениями, поэтому естественное удобрение, навоз, ценилось настолько, что «горшок навоза» входил в состав ренты, а навоз «от одной коровы и ее теленка» составлял часть платы служащим сеньора. Стойловое содержание скота было отнюдь не повсеместным, а значительная его часть, особенно свиньи и козы, паслась обычно в лесу, не давая навоза хозяину.

При подсечном земледелии преобладала мотыжная обработка почвы: остававшиеся в земле корни деревьев препятствовали применению даже примитивных пахотных орудий. Тем не менее постепенно распространялись античные пахотные орудия в виде сохи или орала. Соха отличалась от плуга тем, что она лишь бороздила, взрыхляла землю, тогда как плуг переворачивает пласт земли. Он состоит из чересла, массивного ножа, который отрезает пласт земли, и отвала, который переворачивает этот пласт. На каменистых почвах средиземноморских античных стран соха была практичнее. Но для равнинных почв средней полосы Европы обработка сохой означала лишь поверхностное взрыхление. Качество вспашки заменялось количеством: практиковалась трехкратная вспашка перед посевом. Обычным стал плуг лишь ко II тыс.

Как и в античных странах, злаки при уборке срезали у колоса, оставляя солому на корм скоту, который выгонялся на поле после уборки урожая, а то, что оставалось после скота, запахивалось как удобрение.

Мололи зерно вручную при помощи двух жерновов, неподвижного и подвижного. Мельницы, сначала водяная, затем ветряная, получили распространение уже в период развитого феодализма.

Казалось бы, при решительном преобладании сельского хозяйства и малочисленности населения обеспечить Европу хлебом было совсем нетрудно. Однако хлеба не хватало. Причиной была крайне низкая урожайность. По расчетам исследователей, средняя урожайность зерновых колебалась от сам-1,5 до сам-2,8, составляя в среднем сам-2, т. е. с поля собирали лишь в 2 раза больше зерна, чем было посеяно [3, с. 155; 5, с. 199; 9, с. 43].

Существенным дополнением к земледелию была охота. Судя по находкам костей, в лесной зоне она преобладала над животноводством. К тому же она была главным развлечением знати.

Крайне слабые контакты с внешним миром, сложность обмена своей продукции на что-либо другое, порождали натуральный характер хозяйства. Не производить всего, что было необходимо, в своем хозяйстве, считалось признаком не только слабости, но и бесчестия. А производить какого-то продукта больше, чем было необходимо, было не только нецелесообразно, но и считалось проявлением гордыни. Отсюда вытекал многоотраслевой характер хозяйства. В каждом хозяйстве, кроме зерновых, надо было выращивать овощи и фрукты, содержать животных. Это относилось и к мелким крестьянским хозяйствам, и к крупным хозяйствам монастырей. В уставе бенедиктинцев было сказано, что в монастыре надо «производить все необходимое, иметь воду, мельницу, сад и разные ремесла, дабы монахи не были вынуждены выходить за его стены» [5, с. 198].

Натурализация хозяйства делала ненужными города. Ранний феодализм – это цивилизация сельского общества. Первым ударом по городской культуре и городскому хозяйству было непосредственное разрушение и разграбление городов варварами. Вторым – разрушение хозяйственных связей. Крестьянин может жить своим натуральным хозяйством, горожанин – не может. Горожане потребляют привозное продовольствие, и по мере прекращения этого привоза они стали разбредаться по деревням. По мере натурализации хозяйства город терял свою хозяйственную роль, роль центра торговли и ремесла.

В некоторых случаях города сохранили административную функцию – становились резиденцией королей и епископов, а в связи с этим и обслуживающего их окружение ремесла. Более важными и крупными центрами общественной и культурной жизни теперь стали монастыри, где хранились и переписывались рукописи, где были ученые монахи, куда стекались толпы паломников. Но экономическая роль монастырей, хозяйство которых базировалось на той же натуральной основе, сводилась к взиманию ренты с окрестного населения.

И все же города сохраняли свою притягательность для населения как скопления сохранившихся монументальных строений, как место общения и, наконец, в силу традиций, памяти о прошлых временах. А так как они противостояли сельскому обществу с его натуральностью, их называли «гордыми» и «высокомерными».

Но в силу этого же противостояния в городах рождались «коммунальные» основы будущего городского общества. Горожан сплачивали общие беды и общие интересы, необходимость совместной защиты от внешнего мира. И в противоположность вертикальной структуре сельского общества, где каждый был чьим-то вассалом или чьим-то сюзереном, здесь созревала горизонтальная структура, правовое равенство горожан.

Города оставались центрами торговли, но в условиях натурального хозяйства объектами торговли были в основном предметы роскоши, экзотические товары, которые не производились в данной местности и привозились издалека.

Казалось бы, натуральности хозяйства противоречил тот факт, что в период раннего Средневековья действовало множество монетных дворов. Даже в маленьких городишках были свои монетные дворы. Но именно это множество монетных дворов отражало натуральность хозяйства. Поскольку торговые связи между отдельными районами были крайне слабыми, извне деньги не поступали, было необходимо обеспечить монетой местные потребности, местный рынок. К тому же чеканка монеты служила символом власти, показателем престижа, даже если эта чеканка не имела экономического значения.

Обозначенный на монете знак ее ценности не имел существенного значения. Деньги оценивались на вес, как и другой товар, т. е. определялось, сколько в них содержится драгоценного металла.