раскрыть источники сведений о масонском зодчестве, которыми пользовался! Николая это крайне интересовало, но он всё медлил прямо спросить, как будто вопрос мог выдать его с головой. Дело в том, что он заранее принял решение молчать о собственном юношеском увлечении масонами. Тема была для него слишком личной. Всё равно что обсуждать с малознакомым человеком свою первую любовь.

— Вы, возможно, знаете такого? Директор Московского государственного исторического архива.

Саша назвал совершенно незнакомую фамилию, и Бродов отрицательно мотнул головой. Он и об архиве этом услыхал впервые. Всё меняется стремительно: архивы объединяют, разделяют, переименовывают, переподчиняют — не уследишь, когда занят уже совершенно другими делами.

— Очень милый человек и очень живо вовлечён в свою работу. Показывал мне материалы и приговаривал: «Посмотрите, какой интересный документ! Обратите внимание на эту фразу, ведь это важно!» Каждое дело знает как свои пять пальцев.

— Каждое дело директору знать невозможно, поверьте старому архивисту, — заметил Николай. — Дошлый вы народ, журналисты! Сам директор архива лично ему материалы показывает! — добавил он удивлённо.

— Мне ведь заказали очерк, и договорённость с архивом была, — беспечно пояснил Кенич. — Краеведение крайне популярно. Вы, должно быть, слышали?

Николай кивнул:

— Массовое научно-культурное движение. Полезное дело… Очевидно, директора очень уж заинтересовала масонская тема, раз он не перепоручил своим сотрудникам вами заняться.

— Вероятно. Трудно не увлечься, согласитесь! Он очень тонко разобрался в документах, которые дал мне для ознакомления. Например, я сам не обратил бы внимания на фразу из одного письма, где употребляется выражение «истинные вольные каменщики». Подсказал, что «истинные» тут, очевидно, совсем не случайное слово…

Бродов про себя улыбнулся. Кто не знает, что масоны — «вольные каменщики», а следовательно, слово «истинные» указывает на особый статус ложи или её членов — хотя бы в их собственных глазах. Сказать это вслух Николай не собрался. Он ещё мог бы добавить подлинных деталей и подробностей к выдуманной писателем истории. И как же хотелось заговорить! Однако он следовал принятому решению.

— Какие документы вы держали в руках? — поинтересовался Бродов.

Подборка документов была весьма пёстрой, можно сказать, случайной. Очевидно, журналисту предоставили всё, что сумели откопать. Тут были отчёты реставраторов о ремонте Сухаревой башни, и целая подшивка тщательно скопированных и комментированых планов Москвы, начиная с пятнадцатого века, и, главное, несколько писем членов некой масонской ложи, называвших себя «истинными вольными каменщиками». Письма относились к началу двадцатых годов прошлого столетия — до восстания декабристов. Корреспонденты обсуждали житейские события, делились новостями. В частности, упоминалось — без указания адреса — и строительство здания, предназначенного для собраний членов ложи.

Остальные сведения о масонстве Кенич собирал с бору по сосенке из открытых источников весьма сомнительной достоверности: газетных статей да публикаций в популярных дореволюционных журналах времён моды на всё таинственное и необычное. Да! Ещё, конечно же, «Война и мир».

Стоит ли задать Саше прямой вопрос, знаком ли он с трудами комиссии «Старая Москва»? По логике, должен быть знаком, поскольку она сейчас — флагман московского краеведения. Но не похоже. Если же не знаком, то…

Николай не успел додумать, а мысль Кенича тем временем изменила направление:

— Вот вы считаете, что не стоит никому показывать, и я обещал вам, не стану показывать, пока не узнаю вашего мнения. Но, представляете, мне, когда пишу, всё чудится, будто кто-то читает текст у меня прямо из-под руки!

На этих последних Сашиных словах у Бродова руки и спина покрылись гусиной кожей.

— Это, по-моему, от нетерпения поделиться с кем-то, — продолжал журналист. — И ещё я ужасно тороплюсь сам узнать, как же будет развиваться дело и чем оно кончится!

— Вас не отговорить. Что с вами поделаешь? Пишите, раз душа просит.

Отрывок из романа А. Кенича «Ясные звёзды»: Новые цели

— Верно кем-то подмечено, господа, что революционные настроения сродни заразному поветрию…

— Простите, сразу перебью. Нам необходимо с самого начала прояснить позиции, на которых мы станем дискутировать. Всего пара слов!

— Весь внимание!

— Предлагаю твёрдо помнить, что устав ложи принуждает нас держаться вне рамок какой бы то ни было идеологии, кроме идеологии добра и здравого смысла. Наши суждения неизменно должны оставаться выше сиюминутных политических интересов. Братья, это всё, что я хотел напомнить.

— Не нахожу тут противоречия, уважаемый мастер. Решительно не нахожу! Революционные беспорядки именно что за пределами добра и здравого смысла. Безумие пугачёвского бунта, реки крови времён французской революции и так называемой Парижской коммуны, случившейся уже на памяти некоторых из нас. Нынешние беспорядки в Москве и Петербурге разве не в том же ряду? По улице уже спокойно не пройти: казачьи разъезды, кордоны, подозрительные сборища, перестрелки. Чернь смотрит волком на офицерский мундир — хотя героя Маньчжурии, хотя инвалида Порт-Артура…

— Позвольте напомнить вам, что и декабристы революционеры, но те были нашими братьями.

— Господа, мы совершенно уходим от предмета обсуждения, углубляясь в историю!

— Можно ли не видеть, не признать сейчас, что перемены назрели?! Война проявила все пороки нынешней власти: её равнодушие к судьбе простого человека, её неспособность совладать с алчностью торгашей, с продажностью аристократии. Для кого секрет, что Японская кампания была затеяна ради коммерческого интереса… определённых лиц…

— Чего же стесняться называнием этих лиц?

— Оставьте! К чему это?

— А разве секрет, что генералы друг с другом не могли договориться, и Куропаткин не имел рычагов воздействия на них? А снабжение? Допотопные белые форменные рубахи вместо современного хаки, что наличествовало даже у японцев…

— Разворовали выделенные на обмундирование средства. Большое дело! Воровство в России не вчера родилось, как известно.

— Напрасно благодушествуете. За этим жизни офицеров и солдат. И, знаете ли, растаскивают уже не своё. Вероятно, мало кто из присутствующих в курсе, но мне по службе полагается. Сообщаю вам. Внешний долг империи в настоящее время выше, чем у любой другой страны мира.

— И каков ваш вывод? Вы готовы оправдать террористов, демонстрантов, организаторов уличных боёв?

— Братья! Полагаю, что провалы в системе нынешнего управления страной всем очевидны. Так же очевидны настроения масс. Менее очевидно, однако, по размышлении становится вполне ясно, кто, как и ради чего управляет этими настроениями. Предлагаю следующий вопрос. Если мы, как выразился дорогой брат, «оправдаем» революционеров или, напротив, осудим их, окажет ли это влияние на те катастрофические процессы, что идут в России?

— Исстари лучшие из объединений вольных каменщиков… в России, по крайней мере… и жили, и дышали стремлением к всеобщему благоденствию. Благоденствие и справедливость, истина и любовь. Необходимо равновесие, чтобы эти явления уживались между собой дружно. Стабильность нужна.

— Согласен!

— Несомненно. Те же декабристы стремились малым