Я постоял пару мгновений, усваивая информацию — и пошел в обратную сторону. Напоследок я ещё разок бросил взгляд на почти свою «Победу».

***

У метро я завернул к киоску «Союзпечати» и купил свежую «Правду». Эту газету Елизавета Петровна выписывала, как и более демократичный «Труд», а также «Смену», «Огонек» и «Роман-газету». Но утром я забыл достать прессу из почтового ящика, а потом меня захватил круговорот событий с концертами, экзаменами и комсомольцами, и было немного не до того..

Этот номер был таким же скучным, как и любой другой. На первой странице центральное место занимала статья про события в Политбюро ЦК КПСС; строго говоря, событий там не было, но на заметку журналистам хватило. Было что-то неудобоваримое под названием «Кино и время» — пространные рассуждения о роли кино в воспитании подрастающего поколения. Чуть больше места было отведено посланию XX съезду компартии Финляндии, а весь низ занимала статья «В обстановке дружбы и взаимопонимания» — своеобразный итог визита в СССР коммунистов из Северной Кореи.

Следующая страница была посвящена корейцам почти полностью, лишь справа угол был занят короткими, в одну строку, новостями из других стран. А вот над ними неведомый редактор разместил небольшую, на пяток строк, вставку, которая называлась просто: «Информация Политбюро ЦК КПСС». Мой глаз сначала зацепился за знакомую фамилию, потом я сумел преодолеть перечисление должностей, которое и было основным содержанием этой заметки, и добраться, наконец, до сути.

Суть оказалась такой, что мне захотелось выскочить из вагона метро и побежать обратно, чтобы узнать у Михаила Сергеевича, что всё это значит. Такого поворота событий я никак не ожидал.

Дело в том, что этой крохотулей «Правда» информировала своих читателей, что из состава Политбюро выведен Секретарь ЦК КПСС, Председатель Комиссии законодательных предложений Совета Союза Верховного Совета СССР Горбачев М.С.

В связи с переходом на другую работу.

Эта формулировка использовалась в Советском Союзе очень широко — особенно когда речь шла о лицах, действительно облеченных властью. Недоброй памяти Ежова, помнится, задвинули на какой-то незначительный наркомат, в одночасье лишив всего могущества, которое прилагалось к должности наркома внутренних дел. Потом, конечно, расстреляли, но сначала товарищ Ежов «перешел на другую работу».

Со временем такой переход перестал означать непременный подвал где-то на Лубянке и неразговорчивого чекиста с револьвером в чистой руке. Хрущев некоторое время пожил на пенсии после отставки; глава КГБ Семичастный и «комсомолец» Шелепин тоже остались живы, вылетев с постов, которые гарантировали серьезную долю власти в управлении государством. Были ещё какие-то примеры, но они у меня в памяти не задержались — я и про этих помнил лишь потому, что про «кукурузника» в наше время рассказывали очень часто, а двух других встречал в каком-то попаданческом романе, а потом поискал их биографии в интернетах. [2]

Правда, в последние годы такая практика фактически сошла на нет. Члены Политбюро выходили из его состава только вперед ногами, устроив ту самую «гонку на лафетах». Гонка эта, кстати, ещё не закончилась, поскольку средний возраст кремлевских старцев был очень солидным; «мой» Михаил Сергеевич, которому явно было слегка за семьдесят, на их фоне казался моложавым живчиком.

Но Горбачев именно ушел, именно на другую работу, но не сам, а по желанию своих товарищей по Политбюро, и это что-то значило. Возможно, мои кураторы всерьез взялись за дело и — по моему совету — обеспечили себе небольшую фору во времени. Или сработали какие-то неведомые мне шпионские дела — зачинатель перестройки мог и в самом деле оказаться агентом ЦРУ или МИ-6. Но результат был един.

В общем, я лишь очень сильным волевым усилием удержался от того, чтобы и в самом деле поехать к товарищу Смиртюкову и потребовать у него отчета. Потом меня отпустило, и я вспомнил, что дела небожителей касаются меня в последнюю очередь, да и судьба самого Горбачева волновала меня мало. В принципе, мне больше стоило беспокоиться из-за того, что никакой перестройки теперь не случится или же она пройдет как-то не так, как в моей первой жизни. А это означало, что теперь я в том же положении, что и триста миллионов остальных советских граждан.

[1] Ленин в гостях у Горького 20 октября 1920 г. слушает «Аппассионату». Худ. Д. Налбандян. По другой версии это была «Лунная соната», а по третьей — «Варшавянка». Выбирайте по вкусу.

[2] Всё та же пенталогия «Ещё не поздно» (или «Поколение победителей»)

Глава 25. До самого синего неба

— Егор, а вон там наш дом! — воскликнула Алла и совершенно неприлично показала пальцем в нужном направлении. — Правда, его совсем не видно, — добавила она с заметной грустью.

— Зелени много, зимой и весной, наверное, можно увидеть, — сказал я. — Может, выберемся как-нибудь ещё раз.

— Нет, точно нет, — она покачал головой. — Мне тут почему-то жутко…

Мне тоже было жутковато. Если верить девушке-экскурсоводу, мы находились на высоте 337 метров, в знаменитом ресторане «Седьмое небо». Билеты сюда я купил случайно — просто доехал до ВДНХ, на удачу дошел до Останкинской башни и урвал две заветные книжечки. Правда, на четверг и на один из дневных сеансов — видимо, в это время желающих действительно было немного, — но мы с Аллой были вольными птицами, так что для нас будние дни были похожи на выходные и наоборот.

Кормили тут, впрочем, не слишком шикарно. С едой дела обстояли примерно так, как в незабвенной «Ромашке» на Планерной — дома всяко лучше, но под пиво сойдет. Здесь вместо пива было шампанское, которое расторопные официанты подливали регулярно — видимо, они тоже понимали недостатки кухни своего заведения. Впрочем, насколько я помнил, готовили все блюда где-то на поверхности, а сюда доставляли на том же лифте, что и экскурсантов.

Но вид из панорамных окон искупал все неудобства. Просматривалась вся Москва… точнее, не вся, конечно, но заметная её часть. К тому же погода была хорошей, видимость — приличной, ну а еда… мы же сюда не поесть забрались, а отпраздновать окончание наших сессий. Ну и просто испытать что-то новое. Я на «Седьмое небо» так ни разу и не попал, и Алла тут тоже ещё не была. Конечно, ей могло понравиться, но, кажется, у неё открылась акрофобия в легкой форме, так что, возможно, здесь мы больше не появимся.

***

Сессии мы закрыли на все пятерки — у Аллы так и должно было быть, а меня прямо-таки распирало от чувства гордости. Конечно,