Позиция Сергея Адамовича, которого я, как одного из политзаключенных, попросил выступить первым, состояла в несколько упрощенном представлении о том, что стремление русского народа к справедливости, а не к закону и стало причиной появления карательных органов ЧК-ОГПУ-КГБ, поскольку достижение справедливости неизбежно предусматривает насилие, ну а допустимые его границы уже трудно определить. Потому главное в отношениях с КГБ – возвращение к закону, создание правовых норм, препятствующих возрождению карательных устремлений и функций теперь уже Министерства безопасности. Эта интеллигентная и достойная позиция имела, на мой взгляд, существенный недостаток – и для того, чтобы принять достойные законы и для того, чтобы заставить их выполнять, нужна бесспорная политическая опора. Сергей Адамович видел ее в Ельцине. Но практически первый же указ Ельцина, антиконституционный и в обход Верховного Совета, в январе 1992 года возвращал КГБ все права, которые смог хоть как-то ограничить при Горбачеве Совет Конституционного надзора во главе с Сергеем Алексеевым. КГБ сумел выстроить свои отношения и с Ельциным и с Хасбулатовым так, что оба с первых же дней заискивали и искали поддержки на Лубянке, а не стремились ее хоть в чем-то ограничить. Даже если и делали какие-либо противоречащие этому заявления для публики. Таким образом проекты прекрасных законов и у Сергея Адамовича и у выступавшей за ним Инги Михайловской не шли дальше мечтаний хорошо образованных людей. К несчастью, почти столь же идеалистической была позиция Галины Васильевны Старовойтовой. Через полгода после конференции в Амстердаме она уже не была убеждена в бесспорной победе бескровной демократической революции в России, тем более что и сама была внезапно уволена с поста советника президента после того как неосторожно высказала Ельцину в присутствии посторонних сомнение в надежности спецслужб, да еще и настаивала на возвращении «Гласности» ее имущества после совершенного неизменным КГБ летнего разгрома. Но все же Галина Васильевна еще считала реальным принятие закона о люстрации – запрета занимать государственные должности для сотрудников КГБ, об этом и был ее очень решительный доклад.

Свою позицию я попытался изложить предельно корректно. В опубликованной перед конференцией большой статье в «Известиях» «Куда идет КГБ?» я писал о странной гибели основных свидетелей по делу КПСС – премьера Польши Ярошевича и экс-секретаря компартии Чехословакии Дубчека; в докладе говорил об убитых в Чистопольской тюрьме соседях, о попытке убийства Татьяны Георгиевны Кузнецовой, то есть о том, что КГБ – международная террористическая организация, ставшая еще более коммунистически ориентированной (по сути, а не по форме), чем во времена Андропова и Крючкова. Незадолго до этого Баранников в своей статье признался: 50 % сотрудников – бывшие секретари райкомов и обкомов КПСС. И хоть я и заключил свой доклад тем, что у демократии, хоть и нескоро, будущее в России есть, а у КГБ – нет, на самом деле я говорил, что нужна не люстрация, а суды над преступниками и хотел сделать хоть что-то, пока еще была возможность. Разумная Лагле Парек – диссидент, а в 1992–1993 году министр внутренних дел Эстонии сказала, что демократия в России за последние годы стала слабее. Положение еще не было таким безнадежным, каким стало через год, хотя «Мемориал» как общественно-политическая организация уже был уничтожен своим правлением, по всей стране громили не только «Гласность», но и множество других общественных организаций и независимых профсоюзов. Большинство московских, появившихся в годы перестройки, скромно самораспустились. Но еще не была уничтожена Гайдаром и наивным Ковалевым миллионная «Демократическая Россия», превращенная в «правящую партию» «Выбор России», еще существовал, пусть зачастую бессмысленный, а иногда прямо провокационный (для всего там хватало «своих» людей) российский парламент – Верховный Совет Российской Федерации.

Возвращаясь к конференции и изданному сборнику, можно заметить, что я сознательно не в докладах, конечно, но в кратких выступлениях в дискуссии дал выступить и борцу с фашизмом (об издании «Майн Кампф» Гитлера при явной поддержке правоохранительных органов и это вызвало очень странную параллель – как до революции охранка во всем винила инородцев, преуменьшая роль русских в революционном движении, так теперь все было, но с обратным знаком – преувеличивалась – пока – роль русских националистов и якобы угрожающих России фашистов) и более сложном, но активно поддерживаемом КГБ обвинении в свой адрес о «психотропном» оружии и облучении им граждан (среди которых большинство было явными безумцами). Это была реальная часть общественной жизни России и ее нельзя было игнорировать.

Если первую конференцию мы провели в залах Парламентского центра, то вторую пришлось проводить в Доме печати – нынешнем здании Совета Федерации (роскошном здании, построенном для своего министерства строительства скромным Борисом Ельциным) и в большом зале Дома кино. Все направления конференции, кроме пленарного заседания: «КГБ и наука», «Возможности парламентского и общественного контроля за КГБ», «КГБ и архивы», «КГБ и общественные организации», а в завершение – слушания о люстрации, невозможно было провести в одном здании. Одних докладов было больше пятидесяти, с выступающими в прениях – раза в три больше, в тысячных залах слушатели и участники стояли в дверях, проходах, сидели на ступеньках. Двадцать билетов, как и в прошлый раз, мы дали Министерству безопасности по их просьбе, взамен получили по совершенно бесцветному официальному докладчику на каждую из секций. Три билета получил на Лубянке Жириновский с двумя приятелями. Сперва он у входа пытался сломать баннер, извещавший о конференции, и дрался с какой-то старушкой, потом вошел в зал и во время моего вступительного слова принялся вопить диким голосом:

– Жаль, Григорьянц, что тебя коммунисты в тюрьме не заморили, – я тебя живым из нее не выпущу.

Жириновского с трудом удалось утихомирить и вывести из зала и, как потом писали газеты, он отправился в Парк культуры, где собрал человек тридцать на митинг в защиту КГБ от Григорьянца.

Остальные из комитета тоже работали, но поодиночке – и им были поручены другие участники. Поскольку программа конференции была известна заранее, каждому был поручен один из наиболее злостных выступающих. Во время доклада и после него, пользуясь свободой задавать вопросы, этот специально выделенный человек кричал, пытался оскорбить Карякина и Заславскую, Александра Яковлева и Владимира Войновича, Карповича и Гаяускаса – в общем, указанного ему человека. Но когда начинался новый доклад, энтузиаст тут же уходил из зала – его работа была выполнена.

Свой доклад в небольшую книжку, изданную после второй конференции, я включать не стал. Судя по нескольким уцелевшим тезисам, я говорил о том, что начато издание бюллетеней «Государственная безопасность и