Мы не кучка супергероев, бегающих вокруг, пытаясь спасти мир.

Братва о силе, а не о мире. А иногда власть требует пролития крови.

— Узнав правду о своем отце, ты что-нибудь изменил для себя? — мягко спрашивает она.

— Убийство его брата было предательством, — говорю я. — Не только к Якову, но и к Воробьевой Братве в целом. Но во многом он сделал это для Братвы.

— Ты оправдываешь то, что он сделал?

— Нет, я просто констатирую факт.

— Ты не можешь знать его мотивы.

— Я знал своего отца, — твердо говорю я. — Я видел его таким, какой он был.

— Если это правда, почему ты не заметил, что это он убил твоего дядю?

Я резко смотрю на нее, но она встречает мой взгляд, не моргая. Может быть, то, о чем Богдан блеял все это время, всегда было правдой.

Она моя идеальная пара. Единственная женщина, которая когда-либо бросала мне достаточно вызовов, чтобы заинтересовать меня. Чтобы я был вовлечен.

Может быть, поэтому я не мог уйти в тот вечер в ресторане.

Что-то во мне узнало что-то в ней.

Шесть лет спустя, а оно до сих пор не может отпустить.

— Возможно, ты права. Но и то, и другое может быть правдой одновременно. Я пропустил несколько вещей, но в основе я знал его. И для него Братва была всем. Это был конец всего его существования. И ему было невыносимо видеть, что с ней делал Яков.

— Что было?

— Он делил ее и продавал, как подержанную машину в металлолом. Он ослаблял нашу позицию и оставлял наших людей незащищенными. В опасности. Мишенью стали все, кто был связан с Воробьевыми.

Мои кулаки сжимаются за головой, когда я вспоминаю те жестокие дни.

— Мы потеряли тридцать семь человек за несколько недель после того, как Яков продал всю нашу долю иностранному инвестору. Братвы преуспевают благодаря своей деловой хватке. Но, в конце концов, это не совсем бизнес. Ты не можешь просто ликвидировать и двигаться дальше. Нельзя продать и уйти. Ты живёшь и умираешь Братвой. Других маршрутов нет. Никаких других вариантов. Это наш путь.

— Похоже, он не был заинтересован в том, чтобы быть доном.

— Не думаю, что он был.

— Тогда почему бы не передать бразды правления тому, кто действительно этого хочет? Как твой отец?

Это хороший вопрос. Но у меня все еще нет ответа. Все, что у меня есть, это догадки, предположения и целый ряд воспоминаний, запятнанных правдой, которую я узнал после его смерти.

— Я не могу понять, почему каждый из них сделал то, что сделал, — честно говорю я ей. — Но сейчас я здесь, и мне нужно разобраться с последствиями.

Она некоторое время молчит. Затем: — Исаак? — Ее тон дрожит, наполнен трепетом, но есть решимость, которая превосходит даже это.

— Да?

— Это чисто гипотетическая ситуация, поэтому, пожалуйста, не вчитывайся в нее. Но я хочу знать: а если бы ты передал бразды правления Максиму?

Я понимаю, почему она могла подумать, что этот вопрос приведет к новой ссоре. В любой момент до этого, вероятно, так и было бы.

Но лежать рядом друг с другом в постели вот так… кажется, что мы наконец-то нашли общий язык после месяцев ссор из разных углов.

— Что мне тогда делать, Камила?

Она пожимает плечами. — Ты мог бы жить своей жизнью, — нерешительно говорит она. — Возможно, ты мог бы создать семью. Поднять их подальше от всего насилия и опасностей.

Ее глаза полны невысказанной уязвимости. Она пытается говорить отстраненно, но я слышу дрожь. Я слышу страх. Я слышу хрупкую надежду.

Хотел бы я дать ей уверенность, которой она жаждет. Обещание, что у нас может быть будущее, не связанное с Братвой.

Но она по-прежнему говорит с точки зрения стороннего наблюдателя.

Она до сих пор не понимает всепоглощающей природы мира, в котором я родился.

— Я не могу быть никем другим, Камила. Во всех смыслах я сын своего отца. И я буду жить и умру на Братве, как и он.

Она поднимает лицо к потолку, пытаясь скрыть разочарование в глазах, но я улавливаю это в тяжелом вздохе, когда ее грудь вздымается и опускается.

— Даже если я попытаюсь, Камила, у меня не будет полного разрыва.

Она хмурится. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Максим никогда не позволит мне уйти. Даже если я обещаю никогда не возвращаться, никогда не бросить ему вызов за титул. Он не успокоится, пока меня не похоронят. И пока все мои наследники не будут похоронены со мной.

Я замечаю, как по ее коже покрываются мурашки. У меня нет выбора, кроме как позволить этому ужасу проникнуть в нее.

Ей нужно понять, какую угрозу представляет для меня Максим.

Нам.

Джо.

Она делает глубокий вдох. — Я… я должна вернуться в комнату Джо. Я хочу быть рядом, когда она проснется утром.

Это отговорка, но я не останавливаю ее, когда она отталкивается от кровати. Ей нужно место, чтобы дышать.

Я сижу и смотрю, как она одевается. Она бросает мне нерешительную улыбку, прежде чем направляется к двери.

Это тихое, мирное убежище, насколько мы с ней обычно ходим.

Но я чертовски чувствую это своими костями.

Это больно.

33

КАМИЛА

— Алло?

Тон Марси безошибочно радостный. На самом деле совсем не то, что я ожидала.

С другой стороны, за более чем шесть лет знакомства с Эриком я ни разу не слышал голоса его жены.

— Привет, Эрик случайно не здесь?

Я жду следующего вопроса, но все еще съеживаюсь, когда она его задает.

— Могу я узнать, кто говорит?

— Эм, меня зовут Ками. Камила.

— Ками?

— Да, я, э… друг Эрика.

Я не хочу, чтобы Марси подумала, что у Эрика роман или что-то в этом роде, поэтому я добавляю: — Он на самом деле был моим агентом в какой-то момент.

— Камила? — снова говорит она, как будто уже встречала меня раньше.

— Это я.

— Ну разве это что-то! Я много слышала о тебе.

— Что ты имеешь ввиду?

Я практически слышу улыбку в ее голосе. — Упс, я не думаю, что должна это говорить.

Я не могу не смеяться. — Я уже забыла, что ты сказала.

— Спасибо, дорогая. Подожди, я позову Эрика. — Она отодвигает трубку ото рта, прежде чем окликнуть его, но звук все равно звучит громко и отчетливо.