class="p1">— Пока я никуда от тебя и не ухожу, — напомнила я, стараясь не показать, как задели меня его слова о телохранительнице. Нет, Милдрют не стала нравиться мне больше, но мне казалось, ее чувства к Тристану были искренними, а он… А он выбрал меня. И Милдрют придется с этим смириться, только… не надо было говорить о ней с таким равнодушием.

Но сейчас мне не хотелось думать о Милдрют. Не хотелось думать об Анжере и о возвращении. И Тристан, похоже, тоже не хотел.

Мы купались, валялись на песке, дурачились и занимались любовью, и время летело незаметно. Я умирала от страсти и нежности в объятиях Тристана, а он горячо целовал меня, и снова и снова клялся в любви.

В субботу Тристан превратился в дракона — но не весь, а только ниже пояса. Так у него не было крыльев, и он с комфортом, словно в ванне, расположился в полосе прибоя, между валунами, где до дна было около четырех локтей. Я сидела рядом, мы болтали, и лакомились фруктами.

— Жемчужина драконов обладает удивительными свойствами, — рассказывал Тристан, — если закопать ее в землю, то трава будет всегда зеленой, и цветы будут постоянно цвести. Если положить жемчужину в сундук рядом с золотой монетой, то наутро найдешь две монеты, а еще через ночь — четыре.

— Полезная вещь, — признала я. — Теперь понимаю, почему драконы так оберегают своё сокровище, оно и правда бесценно.

— Ты же знаешь, у этого сокровища есть оборотная сторона, — Тристан взял мою руку и прижался к ладони щекой. — От нее всегда холодно. И если бы не ты…

Эти дни были беззаботными, но тянуться бесконечно они не могли, и, наконец, я задала главный вопрос:

— От кого госпожа Бьянка пыталась тебя спасти?

— От убийцы, — ответил он, глядя в безоблачное небо, которое раскинулось над нами, как голубой шатер.

Я положила подбородок Тристану на грудь и спросила:

— А ты знаешь, кто убийца? Разве ты не хотел найти его?

— Сначала хотел, — ответил он ровно, по-прежнему глядя в небо и ласково перебирая мои распущенные волосы. — Хотел обелить имя матери.

Я ждала, что он скажет еще что-нибудь, но он молчал.

— Разве теперь не хочешь? — я села на колени, пытливо вглядываясь ему в лицо.

— Теперь не хочу, — ответил Тристан раздельно и громко, и тоже сел. — Я чуть не потерял тебя. Мертвым уже ничто не поможет, а тебе опасно возвращаться в Анжер.

— Мы пока не в Анжере, — я взяла его за подбородок и повторила: — От кого мать пыталась тебя защитить?

— Не думай об этом, — он попытался поцеловать меня, но я не поддалась на эту уловку.

— Хорошо, — если ты не желаешь называть имен, сказала я почти угрожающе, я сама их назову. — Это…

— Подожди, Магали, — торопливо сказал он. — Не совершай ошибки. Пока слова не сказаны, то…

— Это вдовствующая герцогиня и Неро! — выпалила я. — Они убили твоих родителей!

Я поняла, что догадка правильная, потому что Тристан стиснул зубы, и взгляд стал холодным. Потом он упал на спину и закрыл глаза, не желая говорить.

— Почему не спросишь, как я догадалась об этом? — я легла рядом с ним, зачерпывая горстью песок и насыпая Тристану на голую грудь.

— Ты же и так скажешь, — ответил он отстраненно.

— Скажу, — заверила я его. — Два костюма, явно, что второй костюм должен был надеть мужчина. Скорее всего, это был Неро, ведь он единственный отсутствовал на том празднике. Он говорил мне — жалостливый рассказ, как навещал больную. Мне кажется, все это ложь. Это прикрытие. Герцог был мертв до того, как лже-герцог покинул праздник. А до этого он сидел рядом с герцогиней. Неужели жена может не узнать своего мужа? Конечно, нет! Она знала, кто рядом с ней! Она была соучастницей, а возможно — и убийцей. Помогала во всяком случае. Лже-герцог уходит, чтобы создать герцогине алиби, снимает костюм и превращается в господина Неро. Костюм льва был из конского волоса, а служанка герцогини говорила, что ее госпожа в знак траура сожгла свои волосы, и в ее спальне пахло паленым. Думаю, герцогиня таким образом заметала следы, чтобы никто не догадался, что костюм был уничтожен в ее комнате, сожжен в камине. Разве не логично?

— Логично, — Тристан посмотрел на меня. — И что ты теперь будешь делать, зная эту тайну?

— Надо обличить убийц, — ответила я уверенно. Мне и в самом деле все казалось предельно простым. — Пусть король Рихард устроит суд и виновные понесут наказание…

— Какое наказание? — Тристан легонько щелкнул меня по лбу. — Что ты можешь предъявить им? Одни домыслы, ни одного доказательства, ни одного свидетеля. Они просто посмеются над тобой, как в свое время посмеялись над моей матерью.

— Не забывай, что у нас есть свидетель, — напомнила я. — Тот, кто нарисовал картину! Он все видел, он может рассказать, как всё произошло на самом деле.

— Что же он молчал столько лет? — не выдержал Тристан. — Пойми, это ловушка. И ты сама идешь в нее. Нет, Магали, ты не представляешь, с какими людьми имеешь дело. Они не просто опасны — они чудовища. Похлеще драконов. А ты слишком дорога мне, — он притянул меня к себе. — Пусть все будет так, как будет. Слепой Тристан и его сиделка — леди Изабелла. Разве это плохо? А может… — он гладил меня по голове, и рука его замерла, — а может, улетим, Магали? Далеко-далеко отсюда, дальше, в море, на острова. Там нас никто не найдет. Я знаю места, которые еще прекраснее, чем этот остров. И там будем только ты и я…

Слова его звучали заманчиво, но я подумала и сказала:

— Бегство — это не выход. Кровь твоей матери жаждет отмщения. Даже я это чувствую. А я никогда не знала ее.

— Моя мать не хотела, чтобы я воевал с Ромильдой, — напомнил Тристан. — Она хотела, чтобы я скрывался, чтобы казался ей неопасным, не способным противостоять Ланчетто. Мать не стала сражаться, не пыталась доказать королю, что не виновна в убийстве. Потому что это бессмысленно. Король верит доказательствам, а не словам. Ланчетто — законный наследник, дракон, он женат, у него скоро, возможно, появится наследник… Ромильда и Неро будут биться за Ланчетто не на жизнь, а на смерть, а за ними армия Анжера, к тому же, у Ромильды влиятельные родственники. И Ланчетто — тот еще подонок.

Я видела, как гнев переполняет его, и погладила Тристана по щекам, по лбу, легко коснулась губ:

— Ты слишком долго прятался, — сказала я, — и привык находиться в тени.