Тарасовым). Про него мне рассказали, что он мощно висит на спиритизме. А втянулся вот как: подобно многим русскоязычным поэтам, Володя Тарасов изо всех сил плющился на теме Иосифа Бродского. Володе очень хотелось, чтобы Бродский прочитал Володины стихи и как-то о них отозвался. Почему-то ему казалось, что Бродскому эти стихи очень понравятся. Но Бродский жил в Америке, а Володя Тарасов – в Иерусалиме. Как-то раз некий Володин приятель собрался лететь в Нью-Йорк. Володя дал ему с собой целую пачку своих стихов и взял с приятеля обещание, что тот непременно разыщет в Америке Иосифа Бродского и даст ему почитать тарасовские стихи. Но в Америке приятелю то ли стало лень искать Бродского, то ли он был слишком занят своими делами, то ли не добился аудиенции – короче, он не встретился с Иосифом Бродским. Иосиф так и остался не осведомлен о Тарасове и его стихах. Это не помешало этому приятелю, когда он вернулся в Иерусалим, заверить Володю Тарасова, что стихи он передал, что стихи эти очень понравились Иосифу Бродскому, более того, Иосиф якобы собирается издать в Америке сборник Володиных стихов и уже засел за написание большого и вдумчивого предисловия к этому сборнику. Не знаю, зачем этот приятель так жестоко напиздел все это Володе, но Володя поверил ему безоговорочно и стал с нетерпением ждать выхода своего сборника с предисловием Бродского. И тут вдруг Бродский совершенно некстати умер. Это повергло Володю в состояние шока, но он был не из тех людей, которые легко отказываются от поставленной цели – в данном случае узнать в подробностях мнение Бродского о Володиных стихах. Поэтому Володя Тарасов стал усиленно заниматься спиритизмом с целью вызвать дух Бродского и лично расспросить его о стихах. Я не знаю, удалось ли Володе это осуществить, но благодаря этой нелепой истории для него открылся новый мир: он стал спиритом. Даже, говорят, асом в этом деле. В остальном Володя обладал довольно буйным нравом, любил водку и другие субстанции и представлял собой загадочный образ русского темпераментного человека-поэта, зачем-то живущего в еврейско-арабском священном городе Иерусалиме.

Итак, писатели в основном желали общаться с писателями, художники – с художниками. Диссиденты желали общаться с диссидентами. Как-то раз мы устроили сеанс для нашего друга правозащитника Федорова и для его друга, тоже правозащитника, носившего необычную фамилию Пергамент. Федоров и Пергамент очень хотели пообщаться с Чаадаевым, но Чаадаев не вышел на связь. Пришлось вызывать кого-то из декабристов.

Пергамент, кстати, оказался интересным человеком. Кроме диссидентской деятельности, он занимался наукой, а именно изучал социальную организацию животных и птиц. Он захватывающе рассказывал нам о том, насколько радикально отличается кастовое общество грачей от демократического общества ворон. Хотя в биологическом отношении грачи и вороны близкие родственники, но в отношении социальной организации они абсолютные антагонисты. Грачи безупречно чтут привилегии своих знатных родов. Как бы ни был физически силен грач из более низкой касты, он всегда почтительно уступит дорогу грачу-аристократу, даже если тот представляет собой ослабевшую особь. Вороны – это, наоборот, полное отрицалово, типа американцев, – уважают только личную силу, а на благородное происхождение им насрать. Пергамент проводил аналогию с крысами. Такое же точно различие, как между грачами и воронами (говорил Пергамент), существует между обществом горбатых крыс и обществом потканов (плоских крыс). Горбатые крысы, как и грачи, придерживаются кастово-аристократической схемы, в то время как потканы – стихийные демократы и уважают лишь силу конкретной особи (возможно, я перепутал и все обстоит наоборот: горбатые крысы индивидуалисты-демократы, а плоские – носители кастового принципа). Как бы то ни было, все это говорит о том, что природа заинтересована в разнообразии социальных структур внутри одного вида: это повышает шанс видового выживания – в какой-то ситуации выживут грачи, в другой – вороны. При том, что и те и другие существуют в рамках одной и той же природно-климатической ниши. Проецируя это наблюдение на человечество, следует сделать вывод, что и человеческий вид заинтересован в разнообразии форм социальной организации, это повышает шансы на его выживание. А поскольку природно-климатические ниши (в ракурсе их значимости) отчасти заменяются в случае человечества нишами языковыми, следовательно, носители одного языка заинтересованы в том, чтобы разделиться на приверженцев двух контрастирующих друг с другом типов социальной организации. До некоторого момента можно было наблюдать пример такого успешного (в качестве динамической бинарной модели) разделения на примере Англии и Америки. Англичане были грачами, американцы – воронами. Англичане были горбатыми крысами, американцы – плоскими. По всей видимости, это продуктивное распределение ролей и позволило англоязычным народам занять доминирующее положение на планете, а английский язык стал общим языком Земли.

Способствовало ли укреплению китайского принципа в планетарном масштабе разделение китайцев на социалистических, живущих в Большом Китае (КНР), и капиталистических, обитающих в Гонконге и на Тайване? Думаю, да, способствовало. У русского языка был (и остается) шанс выиграть (на некоторое время) гонку языковых вооружений, и, может быть, оно бы уже так и сталось, если бы Гражданская война закончилась примерно так, как это описал Василий Аксёнов в своем романе «Остров Крым»: образовалось бы две России – Белая Россия и Красная Россия. Россия Грачей и Россия Красных Муравьев. Если бы эти две России (подобно Англии и Америке) постепенно преодолели враждебность друг к другу и сделались бы союзницами, тогда они совместными усилиями смогли бы обольстить народы Земли, предлагая каждому из них не один какой-либо вариант развития, а два варианта, причем очень контрастных.

Относительно судеб еврейского народа я также придерживаюсь мнения, что одного еврейского государства на земном шаре недостаточно. Должно (согласно моему проекту) образоваться еще одно еврейское государство, совершенно независимое как от Израиля, так и от прочих стран. Это новое государство должно возникнуть в Европе. Уничтожение целого народа – европейских евреев – не оплатить никакими контрибуциями, поэтому я считаю вполне естественным, если Германия предоставит небольшую часть своей территории для нового еврейского государства.

Полагаю, это будет территория где-то на Севере Германии, у моря. За много веков европейского существования евреи заслужили право называться европейским народом. Государственным языком новой страны можно сделать идиш, чтобы тем самым совершить легкий реверанс в сторону германского мира. Представляю себе ландшафты этого Юденланда, словно бы написанные кистью Каспара Давида Фридриха: суровое море, скалы, сосновые леса. Часть территории можно обосновать на священном острове Рюген, фигурирующем в русских сказках в качестве мифического острова Буяна. Мое воображение с легкостью воссоздает неоготические синагоги, небоскреб в виде гигантской светящейся меноры над северным морем, здание военного министерства в виде огромной шестиконечной шестикрылой звезды (в пику надменному Пентагону). Столицу я бы назвал Гейнебургом в честь великого немецкого поэта Генриха Гейне, который был евреем. В честь автора «Северного моря» и «Еврейских песен». Аэропорт в виде гигантской головы Эйнштейна. Фрейдовские сады, исполненные благородного невротического символизма. Водопад Маркса. Ну и, среди прочего, небольшой памятник мне – я настаиваю, чтобы скульптор изваял меня трехлетним, сидящим на спине сенбернара. Полагаю, я заслужил этот скромный памятник на одной из небольших, сонных, слегка заброшенных площадей Гейнебурга, чья булыжная мостовая к 3115 году успеет опушиться полуполярным (биполярным) мхом и высокой северной травой. А как еще? Все же, как ни крути, я был одним из основателей независимого государства Юденланд, я первый высказал идею этого государства и аргументированно обосновал ее во время своих выступлений в бундестаге и на заседании Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций. Мне удалось убедить все объединенные и необъединенные нации в необходимости и целесообразности основания этого нового государства, несущего в себе миссию возрождения европейского еврейства. Мое красноречие и убежденность опьянили всех простой правдой о целительной пользе Юденланда, маленькой и гордой страны у холодных вод Северного моря.

Жаль только, что Северное море так засрали. Когда я плыл по нему в последний раз, в 2014 году, на небольшом корабле, следующем курсом из Хельсинки в Травемюнде, я чуть в обморок не падал от степени засратости этих вод. Ручейки шлака неслись по этому морю,