— Знаю. Это было так странно. Я не понимаю их, — она качает головой, её волосы разметались по моей подушке.

— Уверен, нас люди тоже не понимают, — нежно целую её. Её красивые губы, изящный вздёрнутый носик, милый подбородок. Её округлые щёки, веки, когда она закрывает глаза, и, наконец, лоб. Я бы начал всё сначала и поцеловал её точно так же ещё раз, но она, вероятно, оттолкнула бы меня.

А может, и нет.

— Я думаю, это может быть аналогией наших зарождающихся отношений.

— Ты так думаешь? — осторожно спрашивает она.

— Уверен, — как они могли думать по-другому? Я поражён тем, что она хочет остаться со мной. Я поражён тем, что хочу быть рядом с ней. Не то, чтобы она не была удивительной, милой, весёлой и чертовски сексуальной, но проводить время с Александрией, как будто у нас отношения или что-то в этом роде — это противоречит моим убеждениям.

Я иду против всего, что отстаиваю. Я с лёгкостью забыл про принцип «поматросил и бросил». Это чертовски безумно.

— Ну, я понимаю нас, — тихо признаётся она. — А ты?

О, чёрт. Как ответить на её вопрос, не облажавшись?

Алекс

Я жду, когда он что-нибудь скажет, мой подбородок упирается ему в грудь, а взгляд прикован к его лицу. Он выглядит раздираемым противоречиями, словно не знает, как лучше ответить, и я мысленно готовлюсь услышать худшее.

В конце концов, это же Тристан.

Он кладёт руку мне на голову, приглаживая волосы назад, как будто гладит меня. Мне нравится, когда он так делает, мои глаза начинают закрываться, убаюканные этим ложным чувством безопасности. Словно ничего плохого не может произойти, пока Тристан вот так прикасается ко мне.

Пора бы уже привыкнуть. Большую часть своей жизни я прожила с ложным чувством безопасности. Всегда верила, что всё было просто прекрасно, когда на самом деле в течение многих лет весь мой мир был на грани краха. Пока, наконец, он действительно не рухнул, и я осталась в полном одиночестве собирать осколки.

Спасибо, больше не надо. Реальность — мой лучший друг. Так что, если Тристан скажет что-то не то, скажет, что он всё ещё не хочет ничего серьёзного, тогда лучше забыть его. Я пас. Буду двигаться дальше.

Даже если это будет больнее, чем хочу признать.

— Я принял нас, — наконец произносит он, его голос глубокий и мягкий. Он проводит рукой по моим волосам, пока те не ложатся мне на спину между лопатками. — На самом деле не должно иметь значения, что думают другие, верно?

Открыв глаза, я обнаруживаю, что он наблюдает за мной с беспокойством в ярко-синих глазах.

— Тебя беспокоит, что может подумать кто-то другой?

— Я ни о чём не беспокоюсь, — бормочет он, и я щиплю его за бок, заставляя взвизгнуть. — Господи, женщина, за что?

— Тебе не нужно тянуть своё «Я Тристан Прескотт — король этого грёбаного мира и могу делать всё, что захочу», чтобы воздействовать на меня, — делаю паузу, надеясь, что он поймёт, что мне нужно от него. — Будь со мной искренним.

Он убирает волосы с моего лба, проводит указательным пальцем по одной моей брови, затем по другой.

— Когда я с тобой, я самый настоящий, каким только могу быть.

Клянусь, на секунду моё сердце замирает. Может быть, даже две.

— Правда?

Тристан кивает.

— Но я не хочу навешивать ярлыки на то, что происходит между нами.

О. Конечно, он не хочет. То есть, я не его девушка, он не мой парень, так что мы просто… кто? Два трахающихся человека? Разве это не кульминационный момент старого анекдота?

Супер. Меня сделали посмешищем. Моя жизнь не могла стать хуже.

— Ты кажешься разочарованной.

— Потому что так и есть, — я отстраняюсь от него и сажусь в кровати, подтыкая простыню повыше, чтобы она прикрывала мою грудь. Я не в настроении быть открытой, особенно после того, что он только что сказал. — У всего есть ярлык, Тристан, нравится тебе это или нет.

— Неужели? И какой же у меня ярлык? — он тоже садится, от его большого тела отчётливо исходит разочарование. Я злюсь на него, но всё ещё могу оценить, насколько он чертовски хорош собой. Волосы торчат во все стороны, совершенно голый, белая простыня обмотана вокруг бёдер, так что видна только его великолепная грудь, а на лице — явное раздражение. Раздражение так же здорово идёт ему, ублюдку. Ему, наверное, ненавистно, что мы ведём этот разговор, когда могли бы заниматься сексом — его любимым занятием.

Моим тоже, но этот разговор должен состояться. Я не могу вечно плыть по течению. Мне нужны ответы. Доказательства.

То, что я почти боюсь узнать.

Сев прямее, всё ещё плотно укутавшись в простыню, смотрю на него, испытывая искушение наброситься и сказать что-нибудь ужасное.

— Ты красивый. Сексуальная. Богатый. Очаровательный.

Он просто сидит, не говоря ни слова.

— Но ещё ты высокомерный. Заносчивый. Бездушный, — делаю паузу, прежде чем навесить последний ярлык. — Бессердечный.

Его глаза сужаются, но в остальном он по-прежнему никак не реагирует.

— Вот так я подумала, впервые встретив тебя, — я колеблюсь и опускаю взгляд, не желая видеть весь этот гнев, вспыхнувший в его глазах. — Итак. А у меня, какие ярлыки?

Какое-то время он молчит. Так тихо, что мне, наконец, приходится поднять глаза, чтобы посмотреть, дышит ли он ещё.

— Ты действительно хочешь знать, что я подумал в ту ночь, когда впервые встретил тебя? — спрашивает он.

Я киваю, нервы заставляют меня дрожать.

Бояться.

— Красивая. Сексуальная. Язвительная. Недосягаемая.

Теперь моя очередь хранить молчание. Что я могу сказать? Он четырьмя словами точно описал меня.

— Чванливая. Великолепная. Недосягаемая, — продолжает он.

— Ты уже говорил это. Недосягаемая, — бормочу я, особо не вникая в снобистскую ссылку. Хотя я тоже назвала его бессердечным, так что… туше.

— Это был ярлык, который все вешали на тебя. Они все предостерегали меня от тебя.

Я хмурюсь.

— Кто все?

— Шеп. Джейд. Гейб. Люси. Чёрт возьми, даже Келли говорила мне оставить тебя в покое, хотя она также помогла нам сойтись. Словно она не могла удержаться.

— Судя по всему, это только заставило тебя хотеть меня ещё больше, — я отбрасываю простыню с тела и вскакиваю с кровати, лихорадочно оглядывая комнату в поисках своей одежды. Больше не могу слушать его чушь. Чем больше он говорит, тем хуже становится. На самом деле ему на меня наплевать. Его больше волнует мысль о