Приезжал, дескать, барон в монастырь, потому как лекарки и акушерки у нас лучшие. И при ней, при сестре Селиоре, жене и подарил каменья! И герцог потребовал, чтобы все-все писцы записали! А сам-то, похоже, окончательно и понял, что дело неладное! И никому ведь ничего объяснять не стал, а заявил, что появились сомнения у него, и требуется ему еще один свидетель, а потому слушание приговора откладывается, ждать он будет свидетеля и опросит его публично, а вас, светлая госпожа, велел поместить под надзор его собственной стражи до полного излечения.

Этот рассказ изрядно ударил мне по нервам, всплеск адреналина был так силен, что я села на койке, трясущимися руками подтянула одеяло и спросила:

-- Ну? Дальше-то что, Леста?

Леста засмеялась и ответила:

-- А знает кошка, чье мясо съела! Сестрица-то ваша сразу и поняла, что если она своей дрянью вас поить не сможет, то вы про все за все сможете сами объяснить: и про развод, и кто в свидетелях был, и почему развод случился тоже скажете. Барон-то про свой позор не больно-то трепался, а соседям всем наговорил, что Белинда своей волей в монастырь ушла, вроде как голос господень ей приказал во сне. Потому никто и не спрашивал ничего. А тут вы в себя придете да все подробненько обскажете. Она испугалась, да в тот же вечер подороже чего нахапала – и в бега.

-- В бега?! И что, не нашли?!

-- А никуда она и не убежала! – в голосе Лесты отчетливо зазвучало торжество. – Его светлость-то поумнее оказались: все ворота и калитки его собственная охрана и сторожила, тут-то ее, родимую, и прихватили.

Все же я еще соображала не слишком хорошо и в свете рассказанного Лестой не слишком понимала, что за странные вопросы задавал мне герцог.

-- Леста, так меня оправдали или осудили?

-- А кто ж его знает, госпожа Любава, – задумчиво сказала Леста. – Вы который день тут отлеживаетесь, сестрица ваша в другой комнате под стражей. Я так думаю, что еще один суд будет. Вашу-то ведь комнату тоже солдаты герцога охраняют, – сердито закончила она.

Глава 48

До моего полного выздоровления герцог с членами жюри навестили меня еще дважды. Всегда в сопровождении писца. Его светлость, похоже, собирался уточнить ответы на все вопросы, на которые раньше я просто согласно кивала головой. Я успела за это время расспросить его о том, как прошел суд. И хотя его светлость никому не дал даже на секунду заподозрить, что мы были знакомы с ним раньше, на все встречные вопросы он отвечал максимально подробно и поощрял к тому же всех остальных.

Из всех свидетельских показаний, достаточно смутных и непонятных, поскольку толком никто ничего не видел и не знал, больше всего меня поразили ответы сестры Селиоры. Настоятельница храма утверждала, что барон как минимум трижды навещал жену, радовался появлению наследника, и между супругами царило доброе согласие.

Поскольку до сих пор никакие документы о разводе найдены не были, а храмовая книга отца Игнасио, куда вносились все сведения о свадьбах, рождении и крещении, удивительным образом лишилась нескольких страниц, то получалось, что никакие подозрения с меня не сняты. Слово настоятельницы храма против слова подозреваемой. Не знаю, что сестрица пообещала настоятельнице, но чувствовала я себя очень неуютно: надо мной по-прежнему висело обвинение в отравлении.

Следующий раз суд состоялся только через неделю. Но на него я выходила уже полностью здоровой. Очевидно, за время моей болезни все произошедшее украсилось новыми сплетнями, и в этот раз любопытных, желающих поприсутствовать на суде, набралось огромное количество. Конечно, простых горожан и селян не допускали, но благородные съехались со всех окрестностей. Прибыли даже те, кого Леста не опознала, то есть живущие не в двух-трех днях пути, а гораздо дальше.

На удивление бодро держалась Белинда. Здесь не было такого понятия, как скамья подсудимых, поэтому нас с ней развели по разным сторонам от судейского стола. Но и ее, и меня охраняли солдаты герцога.

По какой-то причине герцог решил повторить полностью допрос всех свидетелей. Думаю, он сравнивал с предыдущими показаниями. Я же все это наблюдала в первый раз. Присутствующий на суде священник подносил каждому выступающему лежащий на его вытянутой ладони толстый том, оправленный в кожу с красивыми золочеными уголками, и свидетель произносил:

-- Именем Господа вседержителя нашего клянусь говорить правду! И да очистит Господь уста мои от скверны и лжи. И да будет Он мне свидетелем!

Те, кто присутствовал на нашей свадьбе, в общем, говорили одно и то же, за исключением баронетты Виноры.

Единственная дочь вдовствующей баронессы вдруг заявила, что лично видела, как я поила какой-то подозрительной гадостью отца Игнасио:

-- Да, ваша светлость, именно так все и было! Когда уже по каретам рассаживались, чтобы в замок ехать, барон фон Розер отвлекся ненадолго, а женщина эта, – тут она небрежно кивнула в мою сторону, – дала отцу настоятелю небольшой флакончик, из которого он на глазах у меня и выпил.

Девица откровенно врала: никакого флакончика я совершенно точно не давала покойному священнику. Но и доказать что-либо тоже не могла. Правда, следующий свидетель, барон Фернандо Биор с весьма недовольным видом сообщил судьям:

-- …нет, ваша светлость, как из храма вышли, я от барона не отходил. Так и довел его с супругой до кареты. Нет, ни на миг барон не отлучался. А в замок отец Игнасио ехал в храмовом экипаже. Один ехал. Ни мгновения госпожа баронесса со святым отца наедине не была.

Повторяя свои собственные показания остальные гости слегка путались в каких-то мелочах, если сравнивать с тем, что они говорили раньше, но это действительно были несущественные мелочи. Хотя герцог каждый раз уточнял даже эти мелочи. В целом их рассказы не могли как-то повредить мне, хотя было заметно, что многие из них настроены против.

Масло в огонь подлили показания