Шрифт:
Закладка:
— Я, Светлаш, человек простой, — трубил этот. — Я неуважения не потерплю, на! Я не знаю, как у вас тут было заведено, но у меня разговор короткий! Миндальничать не буду!
— Ну всё, ну всё, Геночка, давай еще по бокальчику. Витюш, раз яичницу не хочешь, я тебе бутербродик сделаю, у нас сырок есть, Гена шпротики принес. Знаешь какие вкусненькие?
Крюгер понял, что сейчас самым натуральным образом блеванет, развернулся и побрел в свою комнату. Ему хотелось закрыть глаза, уснуть и хотя бы на несколько часов отключиться от реальности, в которой происходит… вот это всё. Но из-за звуков, доносящихся из соседней комнаты, уснуть Крюгеру не удалось еще долго.
Про бутерброды («бутербродики») мама забыла.
71
Шамана у школы и правда ждали.
Вставал он рано: Новый и бабушка еще спали, только кошка по придуманной ей самой традиции всегда ждала, когда он откроет глаза. Машка сидела на полу рядом с его головой, обернув лапы хвостом; как только Саша просыпался, она вставала и уходила, словно выполнив какую-то важную миссию. Ровно это же она сделала и сегодня: встретилась взглядом с сонным Шаманом и сузила глаза, после чего гордо вздернула хвост и ушла досыпать к бабушке в ноги. Саша улыбнулся. Он не особо привязывался к животным (даже к Берте — признаваться самому себе в этом было стыдно, но что ж теперь), но знал, что собаки любят всех, а расположение кошки надо еще заслужить. Знал он и то, что это медленное кошачье подмигивание — знак наивысшей степени привязанности; как говорила их с Лехой покойная бабушка, «кошкин поцелуй».
Он накинул куртку прямо на голый торс, вышел во двор и умылся из приделанного к дереву рукомойника — с сантехникой в полуразрушенном доме Степы было не очень. Моросил дождь, в крохотном внутреннем дворике было грязно и неуютно, но Шаману было похрен — как (справедливо) говорил его тренер, довольных жизнью боксеров не бывает. Какой-никакой душ был внутри дома, но Шаман предпочитал пользоваться уличным — садовым, как называл такие вещи отец.
Ох, отец… Ладно.
Вода была ледяная, но, опять же, это помогало проснуться — вкус кофе Шаман ненавидел, а чая они с Новеньким и его бабушкой за последние дни выдули столько, что от одной мысли о нем слегка мутило. Саша еще пару дней назад, до странного происшествия у Пуха во дворе, поймал себя на мысли: это казавшееся временным пристанище у одноклассника, который еще недавно и другом-то ему никаким не был, вдруг погрузило его в теплую и неуместную в его обстоятельствах безмятежность. Даже тревога за брата немного притупилась — нет, она постоянно жила где-то на задворках сознания, но больше не грызла его заживо. За это было стыдно — и с этим надо было что-то делать.
После инцидента с Гитлером он, воспользовавшись всеобщим замешательством, все-таки отловил Селиверстову и выяснил, где живет физрук, — мысль о встрече на лестничной площадке после того, как Шаман позорно напился, не давала ему покоя. Стакан Стаканыч по-любому что-то знал — не зря же он считал себя (хоть и в одностороннем порядке) Лехиным другом!.. Сегодня после школы («если, конечно, не случится еще какой-нибудь пиздец», — мелькнула в голове быстрая мысль) он планировал поводить жалом в указанном отличницей дворе.
Но до этого дело не дошло.
Отговорившись необходимостью сходить к Дрыну и проведать Берту, Шаман вышел из дома на полчаса раньше Степы, завтракавшего с бабой Галей чаем и печеньем «Юбилейное». На месте ему не сиделось: вдруг начало казаться почему-то, что этими печеньями он предает брата, мешает себе сосредоточиться на по-настоящему важной задаче. Саша закинул за плечи рюкзак и трусцой двинул по Нахаловке в направлении школы — в последнее время тренировался он мало, живого соперника перед собой не видел уже недели две, поэтому любая физическая активность была кстати. Потным сидеть на уроках, конечно, не хотелось бы, но погода стояла такая промозглая, что даже от бега жарко не было.
Рюкзак бесяче телепался за спиной — надо было подтянуть лямки, но не хотелось останавливаться. По копчику через несколько слоев ткани небольно бил спрятанный пистолет. Надо бы, конечно, как-то получше его зафиксировать, а то можно случайно жопу себе отстрелить, озабоченно подумал Шаман, выбегая из дебрей Шанхая на Буденновский. До школы оставалась пара кварталов, поэтому он перешел на шаг — до начала первого урока всё равно было еще минут двадцать, так что можно было пока завернуть в какой-нибудь двор со спортивной площадкой и подраконить турник. Саша вспомнил, что турник (ржавый и гнутый, но сойдет) был рядом с Немецким домом, где он целую вечность назад спас пацанов от охуевшей дворовой отморози, и свернул в арку.
В глубине ее вдруг шевельнулась аморфная тень и со всхлипыванием сунулась навстречу.
Шаман даже обрадовался. Он только сейчас понял, сколько злой силы в нем накопилось за время, прошедшее с последнего спарринга: беспокойство за брата, визит Слона, тягостная муть в школе, явно начавшие сходить с ума друзья, — отключиться от всего этого хотя бы ненадолго мог помочь только бой. «Вот бы доебался», — подумал Саша, делая шаг навстречу тени.
— Санчо… А я тебя жду… — захлюпало из полумрака. — Ты ж в школу… А я тут…
— Степаныч?! — сладкое ожидание замеса Шамана моментально покинуло.
— Малой, прос-с-сти… Не специально я…
Из шипения физрука понять ничего было невозможно, поэтому Шаман подскочил поближе — и тут же отпрянул. От Степаныча воняло недельным пóтом, ссаньем, перегаром и еще чем-то химически-резким, как из пробирок в кабинете Гитлера. Что-то было очень сильно не так.
— Вы в порядке? Может, скорую вызвать? — неуверенно сказал Саша; было очевидно, что скорая здесь не поможет.
— Пиздец мне, малой, — едва слышно сипел привалившийся спиной к стене арки бывший физрук. — Всё, пиздец… Я скажу только… Слушай.
Шаман навострил уши.
— С Лехой нормально, — едва различимо забубнил бывший учитель. — Ему там отморозиться надо пока… В области… Он живой, нормально. Коцнули немного, но на
