на место, на глазах у диктатора опустошал поля союзников; двинув быстрым маршем войско, скрывался и вдруг появлялся где-нибудь на повороте дороги; прятался, рассчитывая перехватить противника, когда тот спустится на равнину. Но все было тщетно. Фабий вел войско по высотам, на небольшом расстоянии от неприятеля, не упускал его из виду, но и не вступал в сражение. Солдат он держал в лагере и выпускал только за фуражом и за дровами, без которых не обойтись, но за ними выходили не поодиночке и не вразброд; отряд конницы и легковооруженных стоял на случай внезапной тревоги наготове, так что римские солдаты могли чувствовать себя в безопасности, а неприятельским грабителям, разбредшимся кто куда, приходилось бояться всего. Фабий не хотел подвергать опасности все войско и решительного сражения не давал; незначительные легкие стычки вблизи лагеря, куда можно было в любую минуту укрыться, приучали солдат, напуганных прежними поражениями, не отчаиваться в своей доблести и удачливости.

Ганнибал между тем перешел в Самний, опустошил окрестности Беневента и взял город Телезию. Бедствие было велико, люди бежали с насиженных мест, нумидийцы наводили страх на всю округу; всюду хозяйничали огонь и меч. На глазах у римлян неприятель жег фалернские поля, дома жителей Синуэссы.

Ганнибал сознательно дразнил Фабия, надеясь, что возмущенного бедствиями и притеснением союзников, его удастся выманить на равнину. Фабий, впрочем, не поддавался на провокации и спокойно следовал своим планам. Не Ганнибал был главным противником диктатора в его здравых намерений, но собственный начальник конницы, который, по словам Тита Ливия, только по недостатку власти не погубил немедленно государство. Минуций вообще был человеком неистовым, скорым на решения, необузданным на язык. Сначала в небольшом кругу, а потом открыто в толпе он стал бранить Фабия, который будто бы не медлителен, а ленив, не осторожен, а трус; истолковывая доблести диктатора как пороки, он унижал высшего и превозносил себя. «Ужели, – вопрошал Минуций, – мы пришли сюда наслаждаться приятнейшим зрелищем – смотреть, как убивают союзников и жгут их жилища? Мы не сыновья наших отцов: мы выродки! Они считали для себя позором, если пунийский флот проходил мимо их земли; мы еще увидим, как тут будет полным полно нумидийцев и мавров. Когда был осажден Сагунт, мы негодовали, взывали не только к людям, но к святости договоров, к богам – теперь спокойно смотрим, как Ганнибал поднимается на стены римской колонии».

Фабий оставался непоколебим: он прекрасно знал, что его бранят не только в собственном лагере, что уже и в Риме, но провел остаток лета 217 г. до Р.Х., не отступая от своих замыслов. Ганнибал, отчаявшись в решительном сражении, которого желал всеми силами души, уже выискивал места для зимней стоянки, так как область, где он находился, была богата виноградом и вообще только тем, чем дарит лето, но не тем, что поддерживает жизнь. Все это Фабию сообщили разведчики. И он, прекрасно зная, что Ганнибал пойдет обратно по тем же теснинам, какими прошел в Фалернский округ, поставил небольшие отряды на горе Калликуле и в Казилине (этот город, который пересекает река Вултурн, отделяет Фалернскую землю от Кампании).

Таким образом Ганнибал неожиданно для себя попал в окружение: дорога на Казилин была закрыта; Капуя, Самний и другие союзники в тылу у римлян бесперебойно подвозили им провиант, в то время как карфагенянам грозила зимовка в страшных лесах, среди Формийских скал, литернских песков и болот. Правда Ганнибал очень скоро придумал, как ему выпутаться из этой опасной ситуации. Для осуществления хитрого плана он запасся факелами, набранными по деревням, сухими прутьями и соломой; их привязывали к рогам быков, укрощенных и неукрощенных, которых было много (тысяч около двух) среди награбленной по деревням добычи. Газдрубалу велено было ночью зажечь эту сушь на рогах у животных и гнать их к горам, лучше всего к тем, где засел неприятель.

После захода солнца карфагеняне тихонько снялись с лагеря; быков гнали далеко впереди знамен. Когда подошли к горам, и дорога сузилась, был дан сигнал гнать быков прямо к горам и зажечь им рога. Перепуганные сверкающим на голове огнем, мучимые болью (пламя их жгло по живому), быки словно взбесились. Они понеслись в разные стороны, поджигая вокруг кусты и ветки; казалось, будто горят и леса, и горы; тряся головами, быки только раздували огонь; впечатление было такое, будто во все стороны разбегаются люди. Римские солдаты, поставленные у входа в ущелье, видя над собой и по горным вершинам какие-то огни, решили, что они окружены, и ушли со своих постов. Пока военачальники разбирались в причинах ночной тревоги, Ганнибал благополучно провел свое войско через ущелье. Вскоре после этого диктатор был отозван в Рим для жертвоприношений.

10) Морское сражение в устье Ибера

В начале лета 217 г. до Р. Х. в Испании завязалась война на суше и на море. Газдрубал к кораблям, полученным от брата, добавил еще десять и передал Гимилькону флот в сорок кораблей. Выступив из Нового Карфагена, он повел войско по берегу, а корабли шли в виду земли.

Сципион также посадил на корабли лучших солдат и повел навстречу неприятелю флот в тридцать пять судов. Отплыв из Тарракона, он на следующий день прибыл на стоянку, находившуюся в десяти милях от устья реки Ибер. Высланные оттуда вперед на разведку два массилийских судна донесли, что пунийский флот стоит в устье реки, а лагерь разбит на берегу. Сципион снялся с якоря и двинулся на беспечного, ничего не подозревающего врага. Появление римских кораблей вызвало сильную суматоху в стане их противников. Едва вступив в бой, карфагеняне обратились всем флотом в бегство. Римляне хоть и видели, что суша в руках врага и неприятельские солдаты выстроены вдоль всего берега, не медля погнались за флотом оробевших врагов; все суда, которые не разбились носом о берег и не сели крепко на мель, римляне, привязав за корму, увели в открытое море; из сорока судов взято было двадцать пять. Одной незначительной схватки оказалось довольно, чтобы сделать римлян хозяевами всего побережья. Когда весть об этом распространилась по полуострову, к Сципиону пришли послы от всех народов, живущих по Иберу, и от многих, населяющих самые дальние области Испании: больше ста двадцати народов признали власть Рима и дали заложников.

Таково было положение дел в Испании, когда в эту провинцию прибыл Публий Корнелий Сципион; сенат по истечении его консульства продлил ему власть и отправил к нему 30 военных кораблей, 8 тысяч солдат и много припасов. Этот флот с огромным числом грузовых судов с великой радостью