чего может искать молодой мужчина в монастыре - не понял, и все же отпустил. С Эленеасом никто никогда не спорил всерьез, все, о чем бы он ни попросил, ему давали, и отец не стал исключением.

В монастыре он постился две седмицы подряд, в день позволяя себе лишь выпить кружку воды, но обнаружил, что тело не ведало жажды и голода, а занозы не впивались в босые ноги, словно боялись пролить хоть каплю золотой крови. У статуй Сотворивших он, распластавшись, молил об избавлении от бремени всемогущества, от легкой жизни, от слишком, - до слез, до тошноты, - благосклонной удачи.

И статуя Воина шевельнулась, сходя с постамента...

Никто не видел, что случилось в ту ночь в храме, о чем говорили бог и сын бога, говорили ли они вообще хоть о чем-то; монастырь заснул мертвым сном, уснули и собаки, и кошки, и летучие мыши под крышами, и даже сова в лесу замолчала, забыв об охоте.

Наутро Эленеас вышел из-под сводов храма иным. Вернувшись в свою келью, он скинул рясу и оставил у порога сандалии, облачился в тунику и штаны, в которых приехал в монастырь, накинул на плечи плащ из шкуры выдры, опоясался мечом и уехал, ни с кем не попрощавшись. На память монастырю Бдящих Братьев остались лишь вырезанные им на досуге из дерева статуэтки удивительно искусной работы, да быстро высохшая водная дорожка от таза у стены до щита на другой стене; щит, впрочем, Эленеас забрал, оставив пустой крюк. Уехавшего до первого света княжеского сына видел лишь загулявший накануне и заснувший в канаве деревенский пьяница, которого разбудил топот копыт; но что ему было в зачесанных на левую сторону волосах и шальной счастливой улыбке на губах всадника?..

В родном замке княжеского сына встретил плач и звуки похоронной службы, и он узнал, что отныне - не наследник, но князь Церский и Тиаринский, правитель Центины. Отец умер тихо, во сне; могучий воин не нашел смерти в бою, но старческие хвори не успели его сломить. Умер так, как мечтали бы многие, и даже не успел заметить, что сына рядом с ним нет.

Многие мечтали породниться с Эленеасом и до того, как он унаследовал титул и владения отца, а после предложениям брака не стало числа: у каждого из соседей имелась дочь на выданье, каждый говорил о том, какие выгоды сулит объединение земель и усиление власти. Молодой князь мог выбирать не только разумом, но и сердцем, и потому не спешил, и девицы проливали слезы, а потом выходили замуж за других, навек теряя надежду взойти на брачное ложе с Золотым Князем.

Князь же больше интересовался войной, чем миром, и не спешил вступать в храм, надев на голову венок из жасмина и шиповника...

Скоро, очень скоро и даже легко он объединил все девять земель Сеорской равнины, и выбран был старшим над князьями, и титулован королем, а патриарх возложил на его голову золотой обруч, назвал Объединителем и благословил. Объединение земель было выгодно всем, а прекращение междоусобиц - каждому, и вскоре княжества уже звались Сеорией. Но короля еще никто не называл Аллионом; он запрещал, ибо не выполнил обета, данного во младенчестве.

От цветущей Сеории до северных гор Неверна и южных гор Невельяна было еще далеко, слишком далеко.

4.

"Сперва десятки, а потом сотни вольных владений приходили под руку короля Сеории: кто - ради торговых выгод, кто - из страха перед могучим воинством; сумевшие объединить свои земли приносили вассальную клятву. Новая страна рождалась в беседах воинов и крови рыцарей, в союзах и битвах. Не всегда войско Сеории побеждало, но чаша весов удачи раз за разом склонялась на сторону молодого короля. На карте возникли новые земли - Мера и Скора, а следом за ними - и Эллона. Сто лет назад они были таким же шумным и вечно грызущимся между собой сборищем князей, каждый из которых считал себя родовитее и сильнее соседа, но нашлись те, кто взял их под свою руку, а они, в свой черед, пришли под руку короля Эленеаса.

Долго не покорялись южане, но и на них нашлась управа: не сила, но выгода. Племена агаров получили поддержку против варваров Южных пределов, и выбили их вон в пустыню; гордые керты готовы были бороться за каждую пядь своих степей, но король пришел к ним не с мечом, а с миром, и условия предложенного им договора были столь выгодны, что вождь назвал короля братом, старшим братом, и при всем народе обнял и дважды поцеловал его.

Король ступил на серый камень гор Невельяна, и понял, что половина клятвы выполнена...".

5.

Король Аллион отложил лист пергамента, усмехнулся. Этот летописец был не так велеречив, как прежний, но в том, что он писал, тоже не было жизни. Слова, слова, пустые красивые слова на выбеленном пергаменте, и не более того. Вино полилось в кубок, вспенилось - молодое кислое вино, которое так легко и быстро пьянит; но король не пьянел - ему просто нравился привкус лета на губах, послевкусие ночных рос и утренних туманов, пыльной дневной жары. Алое вино, серебряный кубок - король, хоть и взял себе на герб золотой клинок на белом поле, не любил золота и смирялся только с узким обручем на лбу.

Половина клятвы была выполнена, а половина жизни - прошла; юг покорен, настала пора обратить взор на север...

И он обратил бы, конечно, но была другая беда - аллары, племена, жившие вдоль всего побережья Фаирского моря, лазурно-синего, теплого и ласкового; увы, не такими были обитатели его берегов. Надменные мореходы не откликнулись ни на один призыв короля Сеории, ни разу не прислали посла, а отправленный в горы отряд был выставлен восвояси без переговоров. Короля Эленеаса тянуло на берег Фаирского моря, тянуло неистово и неумолимо, и он не знал, почему днем и ночью слышит зов. Аллары никогда не ударили бы в спину во время похода на север - северян они не любили так же сильно, как подданных Золотого Короля. Они вообще никого, кроме себя, не любили, но это не мешало им грабить и земли агаров, и земли литидов.

Королю снилось лазурное море, снились