Кот-тень скользит меж травы, подбирая капли-следы. Я иду за ним. За мной почти беззвучно движется Еремей. Я спиной ощущаю его присутствие. А вот Метельку слышу — громко сопит и под ногами у него то ли ветки хрустят, то ли камушки шелестят.

На берегу тень останавливается. И до меня долетает отголосок раздражения. Черная текучая вода ей неприятна. И пятен почти нет. Тень отступает, пятится и сворачивает на другую тропинку. Теперь та движется вверх по пологому склону. А вот след становится шире.

— Дерьмо… — шепчет Еремей. — Эй… Охотник, давай за мной.

— Нет.

Я не знаю, увидит ли он тень, может, нормальные люди вообще лишены этакой великой радости, но рисковать не хочется.

— Мне… надо. Тут пока не опасно.

— Еремей? — голос Мозыря доносится откуда-то сверху. Значит, за нами не пошёл.

— Полынья есть. Точно… воняет… той стороной.

Воняет?

Мы с Тенью принюхались. Запах и вправду имелся, просто слабый. Я вовсе решил, что это так от реки тянет, характерненько. Влагой и гнилью, и ещё мочой, и дерьмом, и тухлым мясом. И среди общей вони тонкий будто цветочный аромат терялся. Но стоило его ощутить, и я удивился, как мог не понять сразу, что это — иной запах.

Настоящий.

Той стороны.

И знакомый он, по прежней моей жизни. Мне тогда на многих похоронах бывать случалось. А потому и запомнил эту, особую смесь, аромата сырой земли да цветов.

Тень уже не рвалась вперёд, а прижавшись к земле, ползла, подкрадываясь к чему-то…

— Погоди, — я вытянул руку, и Еремей послушно остановился.

Тень же заворчала.

И смолкла.

Наша связь тоже упрочилась. От хорошего питания? Главное, и поводок увеличился… и надо будет кормить зверушку. Или нет? А если, набравшись сил, она попытается нас схомячить?

Нет, учиться, учиться… где бы ещё учителя найти.

Потом, после того, как передумаем помирать.

Тень рванулась вперёд, и я увидел, как сумрачные когти её вошли в плоть другого призрачного существа, весьма напоминавшего крупную галку. То заорало, и протяжный вопль понёсся над рекой.

— Точно полынья… это икушники орут, — сказал Еремей, сплёвывая.

— А икушники — это кто?

Тень поглощала тварь, причём морда её вытянулась, образуя крючковатый клюв. Этот клюв и отрывал куски призрачной плоти, которые Тень жадно заглатывала.

— Совсем не учили? — осведомился Еремей.

Он стоял, озираясь, и думаю, взгляд его скользил по-над водой и зарослями ивняка, особенно плотными в этом месте.

— Совсем. Тут один был… рядышком.

— Был? — Еремей поглядел на меня.

— Был, — подтвердил я, а Тень икнула, но дожрала-таки остатки икушника. — Он это… умер.

— Случается, — к новости Еремей отнёсся спокойно. Тень же совершенно по-кошачьи облизала когтистую лапу. При этом и клюв не исчез, и из образа она не выпала. В конце концов, почему бы и не быть клювастым котам. Она поднялась и неспешно, уже не скрываясь, двинулась дальше. — Икушники — мелкие твари, только-только обличье принявшие. Их, если слабые, обычный человек и не увидит. Так-то не особо опасны. Простейшего образка хватит, что защититься. Или креста там…

Я двинулся за Тенью, Еремей за мной, ну и Метелька с нами, стараясь держаться поближе к Еремею.

— А у них, значит, не было? Ну… у той девицы?

— Может, дурным делом промышляла. Тут есть рядом пара домов весёлых. Многие бабы подзаработать ходят. И некоторые, особенно, что недавно в деле, стыдятся, образки снимают, хотя не раз говорено, что этот грех и отмолить можно… или потеряла где. Хотя навряд ли.

Я тоже думаю.

А вот что сняла, так это возможно… но идём. Впереди показывается стена, только какая-то покосившаяся. Дом, некогда добротный, ополз, наполовину съехавши в воду. Крыша его подломилась и просела. Черные провалы окон глядели сквозь ивняк, поднявшийся стеною. В нём уродливыми кругляшами виднелись брёвна, на которых некогда держалась ограда.

— А может, приняла чего… икушники — слабые. Обычный человек их и не ощутит, разве что настрой испортится. Но вот если пьяный или опию накурился, или в голове мысли недобрые, то икушник тогда на голову падёт да и зацепиться. Клюв у него длинный, прям в темечко воткнётся.

Голос Еремея звучал спокойно и даже отстранённо.

— Выжрет он и душу всю… а тело так-то без следов останется.

— Как у той женщины?

— Да…

Ясно.

Твари бывают разными, но моей Тени этот икушник на один зуб. Она вон и сейчас оглядывается, явно желая увидеть еще одного.

— Но обычно икушники стаями водятся… — добавил Еремей тише. — Этот был один?

— Да.

— Плохо, — он уже не дожидаясь разрешения задвинул меня за спину. А в руках появились револьверы. Причём такие вот, светящиеся слегка.

Стало быть, не ошибся я, предполагая, что и против теней имелось оружие, такое, которое может использовать обычный человек.

— Почему плохо? — поинтересовался я, дёргая тень. Не хватало ещё, чтоб Еремей её пристрелил.

— Потому что стая сама от еды не ушла бы. Стало быть, полынья открылась не вчера. И по следу икушников пришёл кто-то другой… кто-то куда более серьёзный, — Еремей озирался и я чувствовал, что ему здесь очень не нравится. — Так, мальчик, держись рядом и под руку не лезь.

Не собираюсь.

И держусь.

Идём. Дом ближе и ближе. Я странным образом вижу неровность стен его, некогда крашеных, но теперь краска облезла. И окно перекосило, ставни треснули, одна повисла на печальной петле.

Нехорошее место.

Что-то здесь произошло… что-то такое, что заставило людей уйти и бросить. Ладно бы дом, хотя и его могли перенести в другое место. Вон, брёвна огромные, крепкие, внутри наверняка вполне себе хорошие.

А бросили.

И крылечко… наличники.