Шрифт:
Закладка:
– А дальше что?
– А дальше ничего хорошего у них не получилось. Дело, как ты знаешь, рассыпалось, по бандитизму никто не пошел, все получили по небольшому сроку, я же вроде бы брошенным оказался. Вот тогда меня и сумели сделать сначала помощником депутата, а потом и депутатом я стал, теперь неприкосновенность имею.
– А что тебе эта неприкосновенность дает?
– Там свои игры идут.
– Скажи, а то, что ты в антикоррупционном комитете, это случайное совпадение или ты какие-то услуги им оказываешь?
– Это уже наши с ними дела, – улыбнулся Воробьев. – Давай ты не будешь вникать в мои дела, а я не буду лезть в твои.
– Хорошо, договорились! А как же ты мне поможешь насчет богатства? – с иронией спросил Валентин. – Банк поможешь ограбить?
– Зачем же грабить, у тебя свой банк есть.
Прошло еще немного времени. Валентин неоднократно встречался с Кузей, но каждый раз на его вопросы, где Воробьев и смог ли он найти его, он всячески тянул время, говорил, что вот-вот должен напасть на его след, сообщая, что он находится где-то в другом городе.
Когда Кузя требовал назвать конкретный город, место, где Воробьев находится, Валентин говорил, что Кузя может его спугнуть, так как там работает его человек из частного детективного агентства, который ведет поиски Воробьева.
Кроме этого, Валентин несколько раз встречался и с Воробьевым. Тот действительно оказался весьма компетентным человеком. Он был вхож в правительство, вернее, дружил с каким-то молодым реформатором, который входил в правительство, и часто вместе с ним проводил время.
Пару раз звонил из Франции Дима и с негодованием попрекал Валентина, почему он его подставляет, зачем он сказал то, чего не было, якобы он признался, что назвал Воробья.
– Понимаешь, мой любимый родственник, – отвечал ему Валентин, – у меня не было другого выхода, ты же понимаешь ситуацию! Не мне он нужен, а одному человеку.
– Что за игру ты ведешь, парень? Я не могу тебя понять! – говорил Дима.
– Ничего, со временем поймешь!
В этот же вечер Валентин снова встретился с Воробьевым. Тот был уже более конкретным.
– Валентин, давай построим наши отношения следующим образом, – сказал он. – Скажи, какую сумму ты можешь в ближайшее время сосредоточить в сейфах своего банка?
– А зачем тебе это? Эту сумму ты обязательно должен знать?
– Да, должен. Потому что, в зависимости от этой суммы, я подскажу тебе решение, какая сумма у тебя лично останется.
Валентин думал.
– Так сразу я сказать не могу…
Воробьеву это надоело, и он сказал:
– Ты можешь собрать сто пятьдесят миллионов долларов?
– Предположим, смогу.
– Говори точно, сможешь или не сможешь?
– Смогу.
– Значит, условия такие, – сказал Воробьев. – Пятьдесят миллионов забираю я. У тебя остается сто. Сам понимаешь, я не один, со мной несколько людей, достаточно высокопоставленных, которые тоже денег хотят.
– А дальше что?
– А сто тебе.
– Я ничего не понимаю, – сказал Валентин. – Как это так? У меня сто пятьдесят миллионов долларов. Ты пятьдесят забираешь, сто остается у меня. А что я скажу тем лю-дям, чьи деньги, то есть кредиторам? Моим спонсорам? Ведь это же их деньги! Конечно, часть мои. Но что я им скажу?
– Вот именно, что ты им ничего не скажешь, потому что будет всеобщая конфискация.
– Ничего не понимаю! Какая конфискация?
– А что тут не понимать? Ты согласен на то, что у тебя будут сто миллионов, полностью отмытые, и тебе никаких претензий никто предъявлять не будет? Тебе хватит сто миллионов?
– Вполне.
– Вот и все. Значит, по цифрам мы с тобой все согласовали, – сказал Воробьев. – Теперь делаем следующим образом. Набирай как можно больше денег у кого угодно – у бандитов, у предпринимателей, у кредиторов, у спонсоров. Ты должен набрать сумму сто пятьдесят миллионов. Деньги должны быть выданы под ГКО.
– А что дальше?
– Где-то в августе ГКО не будет.
– Как не будет?
– А так. ГКО будут полностью ликвидированы.
– Погоди, а деньги-то как?
– А вот деньги ты на это и спишешь, что ГКО не будет. Все будет сделано четко. Это и есть моя доля и мое участие. А теперь поговорим о Кузе.
– Это проще простого. Собираемся мы в разных ресторанах, чаще всего в трех.
– Так, какие?
– Два в городе, – Валентин назвал рестораны.
– Это не подходит. А третий где?
– Третий в Люберцах, стекляшка. Помнишь?
– Вот это то, что надо! – обрадовался Воробьев. – А фотографию Кузи можешь достать?
– Конечно. У меня пол-альбома с его фотографиями.
– Прекрасно. Значит, на одну из встреч, которая у тебя с ним состоится после определенного числа, которое я назову тебе в ближайшее время, ты поедешь с одним человеком, – сказал Воробьев.
– Что за человек?
– Бывший спецназовец, я нашел его по контракту. Он ничего не знает. Деньги ему платил я. Ты его только до кафе довезешь.
– Как это довезу? Я же не один, а с охраной езжу! А у меня ребята – бывшие гэбэшники, они тут же вычислят его!
– Да не надо его везти, он за тобой поедет, на своей машине! Тебе нужно просто войти в это кафе, посидеть с Кузей, поговорить с ним, а потом выйти в туалет. Там есть черный ход?
– Есть.
– Вот откроешь дверь черного хода, и все. Пока ты находишься в туалете, весь вопрос будет решен.
– А если Кузя приедет не один?
– Это уже не наши проблемы, а того спецназовца.
Валентин долго обдумывал эту комбинацию. В конце концов, он ничем не рискует. Но эта загадочная фраза, что ГКО больше не будет, его очень удивляла. Как же так – вроде наоборот, все идет очень хорошо, и вдруг ГКО не будет? Он прекрасно понимал, что ГКО – это карточный домик и практически никакой основы под ГКО нет, что государство одалживает деньги у них – у коммерсантов, у банкиров – и отдает проценты за счет денег, взятых у других коммерсантов и банкиров. Практически получалась знаменитая пирамида Мавроди.
Глава 11. Депутат
Москва, сентябрь, 1998 год
С неприятным осадком в душе я подъехал к центру города, к Госдуме. Теперь мне необходимо провести две важные встречи.
Здание Госдумы находилось на Охотном Ряду. Раньше в этом здании размещался Госплан союзного значения. Здание состояло из двух частей – сталинского периода, из гранита, помпезное, с мраморными лестницами и высокими потолками, с большими окнами, выходящими в сторону Кремля и гостиницы «Москва», и другой, пристроенной во времена Брежнева, находившейся на другой стороне. Эта часть была из бетона и стекла.