Шрифт:
Закладка:
Острый дефицит парализует работу всего внешнеэкономического и внешнеполитического аппарата СССР. Министр внешнеэкономических связей СССР К. Катушев – Премьер-министру СССР Павлову (апрель 1991 г.): “Финансовое положение центрального аппарата МВЭС СССР продолжает оставаться критическим. […] В связи с неплатежеспособностью […] Аэрофлот прекращает продажу авиабилетов для сотрудников МВЭС СССР, выезжающих в краткосрочные загранкомандировки для решения вопросов по межправительственным соглашениям; отдельные организации предупредили об отключении телефонов, электро-, водо– и теплоснабжения и снятии вневедомственной охраны. […] Министерство лишено возможности погасить задолженность торгпредствам СССР в сумме 600,0 тыс. инв. рублей (эквивалент 1800,0 тыс. сов. рублей), а также перевести средства на предстоящие загранкомандировки для проведения переговоров по межправительственным соглашениям”[550].
М. Горбачев в переговорах с Дж. Бушем, Дж. Мейджером повторяет, что Запад, нашедший 100 млрд долл., чтобы разрешить кризис в Персидском заливе в конце 1990 – начале 1991 г., не может не понимать, насколько важно предотвратить кризисный характер развития событий в Советском Союзе, что просто необходимо изыскать аналогичные по размеру средства, чтобы помочь руководству СССР решить острые финансовые проблемы страны. Цифра 100 млрд долл. в его диалогах с руководителями западных стран упоминается неоднократно[551].
Лидеры Запада в принципе готовы помочь Горбачеву. Дело здесь не в благодарности за то, что он сделал для ограничения советской военной угрозы, или за освобождение Восточной Европы. Некоторые из них, в первую очередь Г. Коль, ему немалым обязаны. К тому же, как показывают опубликованные впоследствии материалы, германские власти были готовы отдать за согласие СССР на объединение Германии больше, чем заплатили на деле[552]. Но благодарность не самый сильный аргумент, когда речь идет о десятках миллиардов долларов. Дело в другом. Хаос, межнациональные конфликты на территории разваливающейся, напичканной ядерным оружием мировой сверхдержавы никому не нужны. То, что лидеры Запада хотели сохранить СССР, хорошо видно по тональности выступления Дж. Буша в Киеве 1 августа 1991 г. Он пытается убедить украинские власти и общество в невозможности выхода Украины из Союза, говорит: “Свобода и независимость – это не одно и то же. Американцы не станут помогать тем, кто будет злоупотреблять своей свободой, заменив прежнюю тиранию местным деспотизмом. А также тем, кто склонен приветствовать самоубийственный национализм, основа которого – этническая ненависть”[553].
К концу 1990 г. советские власти открыто обращаются к Западу не только с просьбой о новых кредитах и кредитных гарантиях, но и о благотворительной помощи. Европарламент в декабре 1990 г. принимает резолюции о предоставлении продовольственной и медицинской помощи Советскому Союзу: “Принимая во внимание растущие призывы Советского Союза к европейскому сообществу через средства массовой информации и по дипломатическим каналам помочь в облегчении ситуации с нехватками продовольствия и медикаментов путем принятия срочных мер по оказанию помощи. […] Призывает комиссию в кратчайшие сроки обеспечить срочную продовольственную помощь Советскому Союзу путем использования имеющихся фондов; […] Выражает пожелание, чтобы распределение помощи осуществлялось под контролем Комиссии, которая должна будет представить Европейскому парламенту отчет по этому вопросу”[554].
К просьбам об экстренной помощи, адресованным потенциальному противнику, присоединяется руководство Вооруженных сил СССР. Заместитель министра обороны В. Архипов – Председателю Центральной комиссии по распределению гуманитарной помощи Л. Воронину (январь 1991 г.): “Уважаемый Лев Алексеевич! Прошу вас передать Министерству обороны СССР 8 млн комплектов суточных рационов военнослужащих Бундесвера (сухих пайков), поступающих из Германии в качестве гуманитарной помощи в адрес Всесоюзного объединения “Продинторг” в порты Ленинграда, Таллинна и Клайпеды, для выдачи военнослужащим и членам их семей”. Из письма Министерства обороны тому же адресату, направленного три дня спустя: “Уважаемый Лев Алексеевич! Прошу вас рассмотреть возможность из поступающей гуманитарной помощи передать Министерству обороны СССР 7 тыс. тонн хлеба длительного хранения в жестебанках”[555].
Из интервью Г. Явлинского в апреле 1991 г.:
М. Леонтьев: Сейчас Геращенко и Орлов – министр финансов – “сообразили”, что надвигается финансовая катастрофа. Г. Явлинский: Уважаемые товарищи, любимые друзья! Вам же это было сказано с самого начала в августе. Вы же утверждали, что это не так. Что же вы теперь расстраиваетесь? Вы огромный дефицит бюджета, примерно четверть триллиона, скинули на республики, наделали всяких “фиговых листочков”, чтобы прикрыть стыд реального дефицита. Что же, вы всерьез считали, что эта штука будет работать? […]
М. Леонтьев: […] В конце концов мы можем дойти до такой же ситуации, когда финансовая система развалится полностью… Г. Явлинский: Так уж, в общем, и есть[556].
В мае 1991 г. министр финансов СССР В. Орлов направляет в Кабинет Министров СССР доклад, начинающийся характерными для этого времени словами: “Министерство финансов СССР докладывает о чрезвычайном положении, складывающемся с поступлением в текущем году средств в общесоюзный фонд стабилизации экономики”[557].
Развал финансовой системы идет параллельно с развалом потребительского рынка. Приближающаяся катастрофа становится все более очевидной. Председатель Ленсовета А. Собчак – Председателю Правительства СССР В. Павлову (май 1991 г.): “Уважаемый Валентин Сергеевич! В Ленинграде продолжается ухудшаться снабжение населения основными продуктами питания. Многочисленные обращения в центральные правительственные органы РСФСР и СССР и прямые контакты с руководством союзных республик должных результатов не дают”[558].
О ситуации со снабжением населения весной 1991 г.: “Люди в Ярославле рады очередям: стоя в хвосте, можно надеяться на покупку. Но очередей все меньше. Они давно исчезли в промтоварных магазинах, универмагах. Недели две назад выстроилась новая – за хлебом. Теперь это самая длинная, самая злая и самая отчаянная очередь”[559].
Из письма советского школьника, отправленного 14 февраля 1991 г.: “На прошлой неделе я стоял в ужасной очереди за мясом. Вы знаете, сколько я там стоял? Мне страшно Вам сказать, но я стоял там 5,5 часа. У нас были очереди (как вы знаете), но они не были такими большими, и мы не стояли в них за всем. Но теперь у нас очереди за всем, начиная от мяса и ботинок и кончая спичками и солью. Мы стоим за
