Шрифт:
Закладка:
Рим. 22 Июля 1840 г.
«Сидя в вашем темном и романтическом маленьком будуаре (свидетеле моих горестей и сомнений), спрашивали ли вы уже себя: «Счастливы ли мои путешественники? Думают ли они еще обо мне? Благодарят ли меня?» Сильная привязанность, которую я вам подарила, заставляет меня надеяться, что ваши мысли не раз обращались к нам, и что они внушили вам эти вопросы. Я отвечу на них...
Милая, дорогая M-me Санд, вы не поверите, поскольку раз в день мы говорим о вас... ведь в Париже мы, не правда ли, звали Вас нашим добрым ангелом? Так не проходит дня без того, что мы не воссылали бы вам благодарственной молитвы, ибо, если наше счастье полное, чистое, совершенное, – так это потому, что вы верно угадали, и ваши предсказания оправдались. Как вы мне обещали, я нашла в Луи возвышенный ум, глубокую душу и благородный характер... вы не знали его сердца, так его уж я вам покажу...
Простите, добрый ангел, что я так много говорю про себя, про свое счастье, но так как оно главным образом – дело ваших рук, то я полагаю, что расписка в нем не будет для вас совершенно безразличной. Да будете вы 1000 раз благословенны за него...
Через две недели мы, верно, будем в Париже. Мне хочется скорее обнять вас, увидеть все, что я люблю, – взобраться еще на улицу Пигаль и услышать, как ваш лакей возвестит, не ошибаясь: «Г. и г-жа Виардо». Будьте уверены, что первый наш визит будет к нашему доброму ангелу, доброму другу, – не правда ли, вы хотите быть им?
Моя милая матушка посылает вам тысячу приветов. Мой возлюбленный Луи хочет сам писать вам. Посылаю вам два поцелуя, почтительных и страстных. До скорого свидания.
Полина В.»
«Дорогая M-me Санд (пишет и Луи Виардо), – Полина оставляет мне страничку в своем письме, не позволяя мне заглядывать в другие...
Я боюсь повторить то, что она уже сказала, называя вас нашим добрым гением и сообщая вам, что вы сделали двух счастливыми, и что через два месяца нашей свадьбы мы любим друг друга нежнее, чем в день подписания контракта.
Я прибавлю лишь, чтобы сказать то, чего не написала Полина, что вы ее хорошо угадали и оценили, что она самое благородное и прелестное создание на свете...
Вы увидите, с какой поспешностью мы придем к вам, чтобы обнять и поблагодарить вас.
Итак, мне не остается ничего более, как просить вас напомнить обо мне вашим детям – Шопену, Марлиани и считать меня самым благодарным и преданным из всех, кому вы позволяете называться вашими друзьями.
Виардо»
Начиная с этого времени и до самой смерти Жорж Санд, переписка их не прекращалась, и уже очень скоро Полина Гарсия стала все свои письма, в которых с мельчайшими подробностями рассказывала о своих путешествиях, о своих спектаклях, концертах и блестящих успехах в Лондоне и Испании, в Вене и Лейпциге, в Берлине и Петербурге, о своих детях, о своем упорном самосовершенствовании и труде, о всех событиях своей артистической и частной жизни, начинать не официальным «Madame» или «chère Madame», а ласкательным словом «Chère mignonne», которое затем заменялось шутливыми «minnonne», «ninonnne» и т. д. Подписывала же она эти письма также уже не «Pauline» и не «Manzelle Pauline», как вначале, а «Votre fille» или «Votre fifille». И действительно, эта переписка свидетельствует о совершенно материнском отношении со стороны Жорж Санд и о горячей дочерней привязанности со стороны знаменитой певицы. В самом начале их знакомства Жорж Санд посвятила своему юному другу хвалебную статью, появившуюся в № 15 февраля 1840 г. Revue des deux Mondes: «Pauline Garcia et le théatre italien», но и в самом конце своей карьеры, написанный в мрачные дни 1872 года № XIV ее «Impressions et Souvenirs» рисует музыкальный вечер у Полины Виардо, на котором эта последняя и ее дочери исполняют произведения Глюка и других старых мастеров, и, по словам Жорж Санд, вдохновенная передача гениальной артисткой этой дивной музыки, вся окружающая ее, точно насыщенная искусством атмосфера, заставили удрученную мыслями о настоящем и будущем Франции писательницу на несколько часов перенестись из тягостного мира патриотических несчастий, борьбы партий и мелких политических страстей в чистую и светлую сферу вечной красоты. «Le soleil de Gluck et de Pauline Viardot avait dissipé le rêve affreux...».
Между этими двумя статьями перо Жорж Санд не раз набрасывало строчки и страницы, посвященные этой редкой художнице. Много раз в «Корреспонденции» мы наталкиваемся на радостные восклицания по поводу ее триумфов, на выражения умиленного восхищения перед ее непрестанным артистическим трудом, перед ее простодушной и наивной, как у истого гения, душой и подвижным открытым характером. В «Дневнике Пиффёля» мы тоже встречаем страничку, рисующую горячую симпатию Жорж Санд к молодой, начинающей жизнь и карьеру певице, и отличительные черты этой последней. Но, конечно, в тысячу раз лучше, живее и сильнее Жорж Санд изобразила эту артистическую душу в лице Консуэло. И потому, прервав на время повествование о личной жизни Жорж Санд и Шопена за эти годы, обратимся теперь к ее литературной деятельности за этот период.
ГЛАВА III.
– «Спиридион».
– Все усиливающееся влияние Леру.
– Ссора с Бюлозом.
– Агриколь Пердигье.
– «Товарищ круговых путешествий».
– «Орас».
– Эммануэль Араго.
