Глубокая любовь к литературе России сквозит в каждом его слове. Он с нежностью произносит имена Толстого и Достоевского, Чехова и Бунина.

— Как ни странно, но Толстой оказал на меня большее влияние, чем Рабиндранат Тагор, — задумчиво говорит Рай, как бы беседуя с самим собой.

В этой речи мне почудилась какая-то скрытая печаль. И во взгляде, устремленном на меня в упор, какой-то невысказанный вопрос. И слова об укреплении дружбы между нашими литературами звучат у него как-то особенно, не формально, точно это не привычная формула, а сокровенное признание в братской любви и тревога — будет ли разделено это чувство.

— Не знаю, по каким причинам, но после тридцатых годов мы как-то упустили русскую литературу, — все так же задумчиво говорит Рай, обводя всех нас своими умными глазами доброго волшебника.

Интересно познакомиться и с Премендро Митро, одним из самых тонких новеллистов Индии. У него тоже типично индийский внешний облик. Худоба, седая шевелюра и пристальный взгляд глубоко сидящих глаз — все это роднит писателя Митро с теми стариками, которых уже столько мы видели на улицах Бенареса и Калькутты.

Митро любит советскую литературу и неприязненно говорит о тех, кого он называет «беглецами и перебежчиками».

— Но расскажите же нам о себе сами. Мы хотим слышать о ваших внутренних переменах от вас самих. Когда нет этой информации, открывается простор для недружелюбных мнений.

Я стараюсь в своем выступлении откликнуться на призыв к откровенности и рассказываю о наших творческих делах, о нашем правовом и материальном положении. Их поражает, что советский поэт может существовать на гонорары. Потом разговор переходит на некоторые казахские поэтические традиции, и это вызывает живой интерес слушателей. Производит большое впечатление и сообщение о тиражах книг индийских авторов в Советском Союзе.

Чем дальше, тем непосредственней и живей становится беседа. Сдвигаются стулья, смешиваются ряды — и вот уже нас просто обступают, и разговор идет совсем свободно и раскованно.

Небольшая тень пробегает между нами только тогда, когда речь заходит о предстоящей осенью конференции писателей афро-азиатских стран в Дели. Особенно остро и запальчиво реагирует все тот же темпераментный оратор — президент Гуха. Он выкладывает полный набор хорошо известных мотивов.

— Наша организация не вмешивается в региональные конференции. Мы не хотим ссориться с писателями других направлений. Это ведет только к новому расслоению мира… И зачем писателям вмешиваться в политику?

Каждый раз, когда я слышу нечто подобное, меня охватывает прежде всего изумление. Какая странная логика побуждает этих умных и добрых людей к таким рассуждениям? Неужели непонятно, что то сражение за под-линкую свободу человеческого духа, которое ведет литература, немыслимо вне политики. А уж Индия-то как раз самое неподходящее место для уединения в башню из слоновой кости. Как бы ни высока была эта башня, до нее все же донесутся стоны нищих бездомных толп.

Мы горячо доказываем нашим индийским собратьям, что предстоящая конференция в Дели вовсе не «орудие определенной идеологии», а, наоборот, самое широкое представительное собрание, в котором будут участвовать писатели самых различных течений и направлений. Мы напоминаем, что подобные совещания проводились и раньше и что в них участвовали такие, например, писатели, как Хемингуэй. Мы стараемся убедить наших хозяев, что задача конференции в Дели именно в том и состоит, чтобы сблизить писателей различных стран, преодолеть то, что их разделяет, поспорить о наболевших вопросах на самой свободной основе.

Я ссылаюсь на казахскую пословицу: «Кони чужие, пока не перекликнутся ржаньем, люди — пока не завяжется беседа». А если даже и столкнутся самые полярные точки зрения, то ведь все можно выяснить при наличии доброй воли. Не зря ведь наши мудрые старые казахи говорят: «Добрым словом и змею из гнезда выманишь».

Убедили ли мы наших хозяев? По совести говоря, вряд ли. Вслед за взрывчатым Гуха выступил более спокойный, но все же настойчивый Премендро Митро. Многие молодые предпочли хранить молчание, хоть к нашим речам и прислушивались очень внимательно. Больше всего меня смутило полное молчание Ананда Шанкара Рая. Обаяние этого человека так велико, что его-то в первую очередь и хотелось бы завербовать в единомышленники. Но что поделаешь! Не все так просто дается. И пока что об этой встрече можно сказать так, как обычно в подобных случаях выражаются дипломаты: «Обе стороны откровенно изложили свои взгляды».

2

Спор продолжается. По следам Рабиндраната Тагора. Сокровищница леди Мукерджи.

На следующий день Калькутта поставила перед нами новое испытание. Еще раз мы должны были проявить умение отстаивать свои взгляды в разговорах с инакомыслящими. Наш визит к президенту Бенгальской литературной академии вылился в долгий принципиальный спор по основным вопросам мировоззрения.

Президент — семидесятидвухлетний Тарашанкар Ба-нерджи-Бандопадхайя — встречает нас с отменным гостеприимством, выбежав лично навстречу, едва только наша машина остановилась у подъезда его двухэтажного коттеджа, опоясанного верандой, из которой попадаешь непосредственно в гостиную.

В начале беседы из противоположной глубинной двери с любопытством выглядывают детские личики. Их появление, естественно, направляет разговор в русло семейных отношений, и наш хозяин — автор ста книг, наиболее популярных в стране, признается нам, что он отец четырех детей и дед шестнадцати внуков, из которых двое уже защитили докторские диссертации.

Затем наше внимание привлекают картины, которыми увешаны все четыре стены гостиной. Своеобразная манера в расположении красок, пристрастие к зеленому и желтому тонам — все это создает интересный сплав национального и современного элементов в творчестве художника. С удивлением узнаем, что автором картин является наш хозяин, что именно его кисти принадлежат и два особенно заинтересовавших нас портрета — Тагора и Горького.

— Горький, Чехов, Толстой — подлинные властители моих дум, — с подкупающей душевностью говорит Бандопадхайя, — трудно переоценить их влияние на мое творчество. Да и вообще все великие русские… Я написал сейчас большую статью о Ленине. Он открыл человечеству новую эру. Я склоняю голову перед его гением.

Казалось бы, после таких слов хозяина беседа наша уже не могла натолкнуться на острые подводные рифы. Но тут в какой-то связи опять всплывает вопрос о предстоящей конференции в Дели. И опять, как в разговоре с поэтами, проявляется несовпадение взглядов, уводящее к коренным разногласиям по кардинальным вопросам жизни.

— Не говорите мне об этом, — неожиданно резким тоном сказал наш хозяин, — я имею опыт… И