приказывать. Я не одна из ваших призраков.

Казалось, его это позабавило, он изогнул губы.

– Я просто подумал, что это поможет скоротать время. – Эрлкинг многозначительно покосился на часы, будто заметил, что она не сводит с них глаз.

Девушка хмыкнула.

– Что ж, вообще-то есть одна история. Я ее слышала давным-давно, и мне всегда было интересно, правда ли это. Говорят, Луна Влюбленных названа в честь вас и Перхты.

Эрлкинг глядел на нее, склонив голову набок, но ничего не ответил.

– Легенда гласит, что как раз под той луной вы двое назвали друг другу свои истинные имена, тем самым связав свои судьбы на веки вечные. Вот почему некоторые люди под Луной Влюбленных делятся своими секретами, надеясь, что лунный свет защитит их.

– Суеверный вздор, – пробормотал он. – Любому простаку известно: если хочешь сохранить тайну, не доверяй ее никому, под какой бы луной это ни происходило. Но вы, смертные, наделяете сказки такой властью. Вы верите, что судьбу определяют старые боги и суеверия. Что во всех несчастьях можно винить лунный свет, звезды, любую нелепость, которая подвернется под руку. Но ни судьбы, ни фортуны не существует. Есть лишь те тайны, которыми мы делимся, и те, которые мы скрываем. Есть наш собственный выбор – или трусость, не позволяющая сделать выбор.

Серильда уставилась на него. Сколько раз жители Мерхенфельда винили ее во всех своих несчастьях!

И все-таки не могла же она отмести тот факт, что она – крестница бога Вирдита. На ней лежало заклятие бога историй и удачи, и закрыть на это глаза тоже было бы не совсем верно.

Возможно, истина лежала где-то посередине.

Где-то там, где ничем нельзя было управлять, среди событий, направляемых судьбой…

Но, кроме нее, еще и выбором человека.

Внутри Серильды поднялся ужас. Самое печальное в том, что она хотела верить в возможность выбора. Хотела верить, что может управлять своей судьбой. Но как? Ведь она пленница Эрлкинга. Она уже делала выбор и совершала ошибки. Но в конце концов ее судьба была предрешена.

Так иронично. Как, должно быть, веселится Вирдит, где бы он ни находился.

– Значит, – неуверенно начала она, – значит, в той истории все неправда?

Король усмехнулся.

– То, что Перхта и я обменялись именами под Луной Влюбленных? Ерунда.

– Печально. Мне казалось, что это так романтично.

Эрлкинг покачал головой, снова наполняя свой бокал.

– Нам не нужны были сказочки, перевирающие нашу историю. Перхта и я… наша любовь была предопределена с самого начала. Я неполон, когда ее нет рядом.

Серильда замерла, смущенная его откровенностью.

Ей было еще хуже от того, что она знала о намерении Эрлкинга возвратить Перхту. В Бесконечную Луну – в ту редко выпадающую ночь, когда зимнее солнцестояние совпадает с последним полнолунием в году, – Эрлкинг и его Дикая Охота собирались изловить одного из семи богов. А с появлением первых лучей солнца плененный бог вынужден будет исполнить единственное желание.

Эрлкинг пожелает вернуть из Ферлорена Перхту. Жестокая охотница снова будет ходить по земле, и он без колебаний отдаст ей ребенка Серильды. И раньше Ольховый Король похищал для Перхты детей, но никогда прежде не дарил ей новорожденного младенца.

При мысли об этом Серильде становилось плохо. Для Эрлкинга новая жизнь, растущая внутри нее, была просто вещью, которую можно завернуть понаряднее и подарить. Кукла, игрушка, пустяк – поиграй и выбрось.

И хотя сама Серильда ни разу не встречала Перхту, она догадывалась, что, как бы охотнице ни хотелось иметь собственное дитя, любящей матерью ей не стать. Говорили, что она безжалостна, надменна и жестока. Всякий раз, когда она уставала от очередного подаренного ей ребенка, Эрлкинг уводил дитя в лес и возвращался один.

Таковы темные.

Такова мать, для которой предназначался ребенок.

Все так и было, за исключением одной мелочи. Одной маленькой проблемы, о которой Эрлкинг пока еще не догадывался.

Она уже пообещала этого ребенка Злату. Своего первенца в обмен на то, что тот превратит целую гору соломы в золотую пряжу. Сделку эту скрепила магия. И вряд ли ее можно будет отменить.

Но Серильда не собиралась сообщать об этом Эрлкингу.

Она придумает, как с этим разобраться, сказала она себе. У нее еще есть целых шесть месяцев, чтобы придумать, что делать. Чтобы спасти младенца. Саму себя. Злата. Детей, спящих в ее комнате.

– Как некрасиво с моей стороны, – голос Эрлкинга вырвал ее из глубокой задумчивости. Король обошел весь стол, пока не оказался рядом с ее стулом, а затем опустился рядом с ней на одно колено. – Тосковать по другой, когда рядом сидит моя невеста. Надеюсь, ты сможешь простить меня, любовь моя.

– Среди всего, за что вам стоило бы попросить прощения, – протянула она, – рассказ о любви к зверски жестокому демону, умершему триста лет назад, даже не входит в список.

Губы Эрлкинга чуть дрогнули.

– Сохрани этот огонек, маленькая смертная, – с этими словами он взял ее руку своими прохладными пальцами и склонился над ней. – Так мне легче тебя обожать.

Встав, он взял со стола нетронутый нектарин. Откусил, нависнув над Серильдой, как скала. Сок потек по его подбородку, как раньше у нее. Король самодовольно ухмыльнулся и вытер его рукавом.

– Еще десять минут, думаю, будет достаточно, после этого можешь удалиться.

Подняв свой бокал, он повернулся к ней спиной – этого-то и ждала Серильда. Одним стремительным движением она схватила лежавший на столе нож с серебряной ручкой и вонзила его в спину Эрлкингу, прямо между лопаток. Она ощутила сопротивление плоти. Раздался хруст позвонков.

Король замер.

Несколько долгих мгновений Серильда ждала, надеясь – вдруг, ну вдруг… на этот раз…

Но он глубоко вдохнул и выдохнул – медленный, протяжный вздох.

– Пожалуйста, – вежливо попросил он, – вытащи нож. Я бы не хотел просить об этой услуге Манфреда. Снова.

Неслышно выругавшись, Серильда выдернула нож. Вместо крови из раны вытекла струйка черного дыма, рассеявшаяся в воздухе.

Девушка нахмурилась. В первый раз, ударяя его ножом, она была уверена, что король будет сопротивляться.

Но он даже не пытался.

Тот первый нож воткнулся ему в бок, прямо под ребра.

При следующей попытке удар пришелся в живот.

В третий раз она попала ему в сердце и была так горда своей меткостью, что завизжала от восторга.

В тот раз Эрлкинг только закатил глаза, вытащил нож и поднес к свету. Лезвие было безукоризненно чистым, как будто только что не вошло ему в грудь по самую рукоятку.

Сейчас Серильда бросила нож на стол.

– Следующий будет в голову, – сообщила она раздраженно, скрестив руки на