— Ефим Иваныч я. Работаю здесь. Десять лет, почитай, в типографии, с самого ее основания. Все тут знаю. Вот, — гордо, как будто лично изготовил мне эти печатные машины, продемонстрировал Ефим Иваныч. — Хозяйство наше. Да вы присаживайтесь, Ваше Сиятельство, присаживайтесь. Вот сюда на стульчик. Дайте я только пыль смахну.

Ефим Иваныч смел с предлагаемого мне стула толстый слой пыли, в котором вполне могла успеть зародиться разумная цивилизация.

Я сел и оглядел типографию. Все здесь было на месте, но казалось каким-то заброшенным. Пыль, пустые банки из-под краски, пара сломанных печатных машин, стоящих в углу. Типография напоминала скорее музей имени самой себя. Предприятие, которое когда-то работало, но давно уже удалилось на покой.

— И что вы печатаете? — осведомился я у Ефима Иваныча, оглядывая царящее вокруг запустение.

— О, раньше много чего печатали! И книги были, и брошюры, и газета даже. Городской вестник. Журналов сколько было, не сосчитать! Сейчас, конечно, поменьше стало. Но все равно, стараемся потихоньку.

Я понял, что недооценил масштаб запустения. Когда люди начинают вспоминать о прошлых заслугах, значит, все совсем плохо.

— И что же в итоге осталось? Что вы печатаете НА ДАННЫЙ МОМЕНТ?

— Всего один журнал, — нехотя признался Ефим Иваныч. — Но, между прочим, он очень популярен! Экземпляры заказывают по всей стране.

— И как он называется?

— «Особенности выращивания турнепса в условиях южного климата». Про садоводство, значится. Один он такой на всю Империю!

Мы с Игорем переглянулись.

— Да, в этом я как раз не сомневаюсь. И что, правда заказывают со всех концов страны?

— Именно! — гордо подтвердил Ефим Иваныч. — Куда только мы его не отсылали. За последние четыре года аж один экземпляр в Москву ушел, два в Петербург. А в Карелию целых восемь! Еще пару раз пробовали рассылать по деревням. Они даже прислали в ответ благодарственное письмо, где особо выделяли, что у журнала очень мягкие листы.

Мы с кузеном переглянулись снова.

— Несомненно, это важное качество для печатной продукции. А еще что-нибудь, помимо журнала о турнепсе, есть?

Ефим Иваныч понурился.

— Было, да все прошлый барин закрыл. Говорит, убыточно. Да ему все убыточно, что ни возьми. И про свеклу было, и про картошку, — принялся загибать пальцы Ефим Иваныч, — и про морковь. И даже про огурцы! И все, все прикрыли!

— Удивительно, как турнепс-то удержался, — пробормотал я.

— А это ж важные были журналы, нужные. Вот закрыли и все, где теперь люди про картошку прочитают?

— Уверен, это был страшный удар по обществу садоводов и огородников, — поддержал я негодование Ефима Иваныча.

— Вот, правильно говорите. А старому барину только деньги подавай. Нерентабельно, говорит, и все тут, не будем выпускать. А что я на эти журналы десять лет положил, с самого начала над ними трудился, так ему и все равно. Только деньги подавай. Вы ж, Ваше Сиятельство, не такой?

— Я? Конечно же, нет! Терпеть не могу меркантильных деляг, которым лишь бы на чем-нибудь нажиться, — заверил я. Игорь закашлялся.

Ефим Иваныч просиял.

— Знал, Ваше Сиятельство, знал, что хорошего человека к нам барон послал заместо себя. Теперь-то с вами тут все по-другому будет.

— Да, это точно, — пробормотал я. — Значит, только турнепс?

— Да, но зато какой!

Я тяжело вздохнул.

— Ну, надо во всем искать позитив. По крайней мере, здесь есть техника.

Раздался звук удара. Это грохнулась со стола одна немногих оставшихся в живых из печатных машинок.

— И работники, — продолжил я мыслить позитивно. — Квалифицированный сотрудник порой важнее любой машины! Технику можно купить, а человеческий ресурс бесценен. Вот ты Ефим Иваныч, здесь кто, редактор? Им и останешься, я уверен, ты отлично справляешься со своими обязанностями.

— Да я тут, барин, и то, и это, — смутился Ефим Иваныч. — Всем заведую. Печатать — я, перетащить что — тоже я, мастера вызвать, коли что сломалось — опять я. И полы иной раз подметаю. Немного нас тут, сами понимаете.

— Назначаешься почетным главным редактором и управляющим типографии, — определил я. — А еще сотрудники есть?

— Были двое, да в отпуск ушли. Бессрочный. Печатать-то нечего. С журналом я с Божьей помощью и сам справляюсь.

— Вернуть из отпуска, — распорядился я. — Так у вас всего три сотрудника?

— Да что вы, барин, как можно. Четыре!

— И кто четвертый?

— Антип! — гордо ответил Ефим Иваныч. — Отличный мужик, без него тут ничего не делается.

— И кем же он работает?

— Дворник местный.

Я оглядел типографию, разоренную турнепсом, перевел взгляд на лицо почетного главного редактора, сияющее энтузиазмом.

— Значит, так, — решил я. — Поскольку наш печатный дом бесценен для окрестных садоводов, и бросить его на произвол судьбы мы никак не можем, мы с Игорем задержимся здесь еще на день. Собери команду мечты, которая раньше здесь работала, чтоб к завтрашнему дню все были здесь. Мы утром опять зайдем. И пыль протрите, а то в особо толстых ее слоях кто-нибудь утонет.

— Будет сделано, — отрапортовал Ефим Иваныч. — Я вас, Ваше Сиятельство, не подведу!

— Конечно, не подведешь, Ефим. Я в тебя верю.

Я потрепал новоиспеченного главного редактора по плечу, вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Ну и подкинул же мне будущий тесть подарочек. От таких впечатлений меня обуяло острое желание закурить сигаретку, даром что я не курю.

— Игорь, что думаешь? — обратился я к кузену. Хотя по кислому лицу некроманта все его мысли были понятны без слов.

— Тебе печатную версию?

Я вздохнул.

— Да, признаюсь, мои ожидания тоже несколько не оправдались. Но мы что-нибудь сделаем с этой жертвой садоводства. Я не я буду, если через пару месяцев типография не начнет приносить нам кучу денег. Я умею делать деньги даже из воздуха!

— Так то из воздуха, а то из турнепса, — рассудительно заметил Игорь.

Хлопнула дверь, и из соседнего дома вынырнул какой-то мужчина. Увидев нас, он тут же просиял и дружелюбно помахал рукой.

— О, гости на нашей улице! Каким судьбами?

Поскольку одеты мы были довольно просто, а графскую коляску, которая не втиснулась в узкий переулок, оставили неподалеку, вид у нас был не господский. Незнакомец явно принял нас за обычных горожан. Я решил не разубеждать его и помахал в ответ.

— Да так, зашли вот отпечатать кое-что.

— Это что ж, старая типография теперь работает? — заинтересовался горожанин. У него было радостное круглое лицо прирожденного городского сплетника. — Я думал, без дела стоит, один журнал у них только, никому не нужный.

— Конечно, работает, — обиделся я за свою будущую собственность. — Еще как. По крайней мере, подрабатывает уж точно. А вы тут живете?

— Ага, — кивнул незнакомец. — С самого рождения. И отец мой жил в этом доме, и дед. Наша семья тут обосновалась еще тогда, когда ни о каких типографиях и не слышали. Десять лет уж она у меня под окном маячит.

— Заходил иногда что-то распечатать, наверно?

— Пару раз всего было. Что мне печатать-то, мил человек, — незнакомец развел руками. — Мы люди простые.

— А что ты вообще знаешь про этот печатный дом?

— Да все знаю. Десять лет назад ее Турчанинов открыл, хотел книгопечатником заделаться. Сначала, вроде, хорошо дела шли, а потом все загибаться начало. Книги не покупали, журналы не покупали, газетами его камин растапливали. Говорят, барон закрыть ее собирался. Полгода пытался продать, да никто не брал, слишком убыточное предприятие. А тут дочь его замуж собралась за какого-то идиота, так он ее ему в приданое и сбагрил. А вы, мил, человек, кстати, кто будете?

— Да так, живем тут неподалеку.

Я переглянулся с Игорем и шепнул:

— Давай в качестве ответного жеста этой скотине Лазаря подарим.

За болтовней с незнакомцем мы кое-что упустили. Пока мы осматривали типографию внутри и познавали радости турнепса, на наружной ее стене кое-что изменилось.

— Это что еще за художественное оформление? — Я подошел к стене, на которой красовался нарисованный углем схематичный рисунок мужчины. В том, что это именно мужчина, сомнений не возникало, — внизу его украшал любимый всеми уличными художниками орган. — Когда мы заходили, его тут не было.

— Да это какой-то уличный мальчишка, — махнул рукой сосед. — Везде гадит, месяц уже поймать не можем. Уши бы ему надрать.

— И не только уши, — кивнул я, оглядывая художество. — Судя по пропорциям, у него явно какие-то комплексы. Ого, да тут еще и стишок есть! Как-то раз одна волчица