Звёзды детства горят, звёзды неба родного.

Я сижу у огня, и мерещится мне,

Будто сказка отца вдруг послышалась снова,

Песня матери снова звенит в тишине.

Полночь. Гаснет огонь. Затворяю я дверцу —

Нет ни дыма, ни пламени, нет ничего.

Что ж осталось? Тепло, подступившее к сердцу,

Песня матери, сказка отца моего[12].

Стихотворение удивило многих читателей, видевших в поэзии горцев, в основном, продолжение героического фольклора. Народный поэт Кабардино-Балкарии Кайсын Кулиев писал о нём: «Стихотворение Гамзатова имело такое содержание, ту художественную силу и суть, оно было написано на такую тему, которые делали его явлением редким во всей поэзии горцев тех лет. Тогда многих наших авторов одолевали риторика, общие слова и голая декламация, стихотворцы могли писать о чём угодно за исключением всего того, что их окружало, было им близко по их рождению, лежало рядом, просилось в стихи и связывало их с родной землёй, с отчим домом. Писать на такие темы, какую поднимал Гамзатов в процитированном выше стихотворении, большинство горских поэтов в те годы считало изменой гражданственности, впадая в непростительное для литераторов заблуждение. Мне думается, что Гамзатов явился первым из национальных поэтов страны, вызвавшим в переводе на русский язык небывалый доселе горячий интерес со стороны читателей во всех уголках Советского Союза».

«ВЫУЧИ ЭТИ БУКВЫ!»

Когда настала пора учиться грамоте, шестилетнего Расула отдали в школу при мечети, прозванную «школой Гасана».

Первым учителем Расула и стал этот удивительный Гасан, в котором отражалось и парадоксально совмещалось всё то, что происходило в Дагестане.

«Гасан был странный и добрый человек. Странность его состояла в том, что он верил, будто можно совместить новое и старое, — писал Гамзатов. — Как он умудрялся совмещать это в себе, одному Богу известно. Одновременно он был секретарём комсомольской организации в одном ауле и муллой в другом. Чем это кончилось, нетрудно догадаться: как муллу его прогнали из комсомола, а как комсомольца отстранили от мечети. Во время Гражданской войны он был красным партизаном... В его программе всё перепуталось — и арабское, и русское, и латынь. На фанере он писал огромные арабские буквы и говорил:

— Учись выводить эти буквы. Твой отец всю жизнь читал и писал по этим буквам.

Потом он выводил такие же большие русские буквы и говорил:

— Учи их. Твой отец в возрасте, когда уже носят очки, выучил все эти буквы. Они тебе пригодятся.

Иногда он давал нам задание выучить какой-нибудь текст, а сам уходил в мечеть молиться.

Когда он обучал нас арабскому письму, в руках у него была палка, которой он и бил нас за ошибки или за нерадение. Когда же дело доходило до русского алфавита, Гасан брал в руки линейку. Таким образом, нам попадало то от палки, то от линейки.

...Никто не успел окончить школу Гасана, её закрыли. Гасан стал работать на колхозной ферме, был послан на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку и вернулся оттуда с выставочной медалью. Две другие медали он получил на фронте».

После закрытия школы Гасана учёба продолжилась в светской школе. Первая такая школа была открыта в Хунзахской крепости.

Эта огромная по тем временам крепость была построена в 1867 году, когда Кавказская война уже давно закончилась. Располагается она не в самом Хунзахе, а неподалёку от бывшей столицы Аварского ханства, в местности Арани, на выкупленной у горцев земле.

В крепости располагались казармы гарнизона, арсенал, лазарет и прочие крепостные постройки. Тогда же у крепости образовался базар, который, как и сама крепость, существует и теперь.

Сразу за крепостью Хунзахское плато расходится широким клином, образуя глубокую пропасть, в которую водопадом обрушивается река Тобот. Здесь каждый может насладиться грандиозной панорамой, непременно увидит парящих в ущелье орлов и, если повезёт, разглядит в скальных щелях их гнёзда.

В 1871 году крепость посетил император Александр II. В последующие годы крепость была важным стратегическим укреплением, принимавшим участие в бурных событиях вплоть до окончания Гражданской войны.

Со временем крепость превратилась в новую Хунзахскую столицу, в которой расположились всевозможные государственные учреждения. Там же были открыты школы, больница, издательство с типографией, клуб, давший начало Аварскому театру, магазины и многое другое.

В Школе крестьянской молодёжи, куда определили Расула, учились дети из близлежащих сёл. Учёба давалась ему легко, сказывались отцовское воспитание и даже незаконченная школа Гасана.

В крепости было много интересного. Под церковной колокольней гнездились голуби, которых юные пионеры пугали своими горнами, старые царские пушки выглядели готовыми к бою, то там, то тут ребята находили ядра, оружие, царские монеты. Всё это разыгрывалось в разных играх, если не отбиралось старшими.

«К моим временам грозность Хунзаха осталась только в легендах да пересказах, — писал Гамзатов. — Через её амбразуры мы, школьники, кидали друг в друга яблочными огрызками либо снежками...»

Расул почти не знал русского языка, как и большинство его приятелей, но находились и «знатоки», которые всегда готовы были «помочь».

«За одной партой со мной сидела синеглазая девочка, дочка русской учительницы, Нина, — вспоминал Гамзатов. — Она мне очень нравилась, но я не осмеливался сказать ей об этом. Наконец я решил написать записку. Но и это было не просто, потому что в то время я ещё не умел написать по-русски ни одного слова. Я обратился со своей заветной просьбой к приятелю. Он говорил мне какие-то непонятные русские слова, а я записывал их русскими буквами. Я думал, что пишу прекрасные слова о любви, какие мне хотелось бы сказать Нине. Дрожащими руками я передал записку своей соседке, дрожащими руками она развернула её и вдруг покраснела и убежала из класса, и больше не хотела сидеть со мной за одной партой».

Нетрудно догадаться, что приятель научил Расула неприличным словам, и кончилось это тем, чем должно было кончиться, а также потасовкой с коварным одноклассником. Но красавицу Нину Гамзатов вспоминал долгие годы и посвятил ей трогательные стихи.

В стихотворении «Вера Васильевна» Расул Гамзатов взволнованно говорил о своей первой русской учительнице:

Вспоминаю себя семилетним пострелом

В дальнем горном ауле. Осенней порой

На меня, как родная, она посмотрела,

Та приезжая женщина с речью чужой.

Первый русский урок позабыть я могу ли?

День погожий в сиянье сквозной синевы...

Друг наш, Вера Васильевна, в