— Что? — не понял Чикатило, думая о своем.

— Мы же про Люду говорим?

— Конечно-конечно, — закивал Чикатило. — Я не цепляюсь. — Он улыбнулся и повторил. — Я не цепляюсь к ней, Фенечка.

* * *

Овсянникова проснулась рано. Осторожно встала, стараясь не разбудить Витвицкого. На тумбочке возле софы лежали его наручные часы и очки. Она постояла, с умилением глядя на любимого, осторожно и нежно провела пальцами по щеке.

От прикосновения Витвицкий проснулся, посмотрел на Овсянникову, улыбнулся.

— Ирина.

Вдруг он спохватился, схватил с тумбочки часы, щурясь, посмотрел на циферблат.

— Проспал… Черт!

Овсянникова тихонько засмеялась.

— Не волнуйся, успеваем. Вставай, завтрак на столе.

Витвицкий сел на кровати. Выглядел он смешно и даже нелепо: в майке, волосы растрепаны, близорукие глаза щурятся на свет. Но Ирина ощутила, как в груди разлилась теплота — это был ее мужчина, только ее. И больше ничей.

Спустя десять минут они сидели за столом. Витвицкий уже был в костюме, тщательно причесан. Он аккуратно мазал масло на хлеб, задумался и погрузился в себя. Овсянникова сидела напротив, пила кофе.

— Что планируешь сегодня делать? — спросила она.

Витвицкий встрепенулся, секунду смотрел непонимающе, потом нахмурился:

— Что начальство скажет.

— А Олег Николаевич молодец, — сказала Овсянникова, имея в виду Горюнова. — Зная ваши отношения, можно было предположить, что он мстить станет. Закроет тебя в архиве до конца расследования, а он…

— Лучше бы он меня в архиве закрыл. А то теперь замордует оперативными мероприятиями вместо расследования.

— Виталий, в оперативно-разыскных мероприятиях нет ничего плохого. Это часть нашей работы.

— Знаешь, я не для того потратил столько лет на науку, чтобы кататься в пригородных поездах, надеясь случайно поймать убийцу. Я психолог! — возмутился Витвицкий.

— Разве психологи в электричках не ездят? — улыбнулась Овсянникова.

— Да при чем здесь электрички… Это недальновидная кадровая политика и неэффективное использование человеческого ресурса, — с досадой сказал Витвицкий.

— Не знаю… Мне нравится. Это значительно интереснее, чем сидеть в архиве. — Ирина встала, взяла висящий на спинке стула китель, надела и принялась застегивать пуговицы. — В оперативных мероприятиях есть жизнь. А ковыряясь с бумажками, чувствуешь себя как в нафталине.

— Спасибо за нафталин, — буркнул Витвицкий.

Овсянникова подошла к Виталию сзади, обняла за плечи.

— Ну правда. И потом — в оперативной работе всегда есть поле для фантазии.

— Можно ползать в электричке по-пластунски, — не сдавался Витвицкий.

— Нет, можно, например, ловить преступника на живца, — Овсянникова улыбнулась. — Как думаешь, клюнет на меня убийца?

— Думаю, нет. Его отпугнут твои погоны, — Витвицкий тоже улыбнулся. — Все, Ирина, давай собираться. Пора.

* * *

У здания УВД их встретил Горюнов.

— Виталий Иннокентьевич! Очень кстати. Поехали.

— Куда? — не понял Витвицкий.

— Из Батайска звонили. Труп, изнасилование, глаза выколоты, — обрисовал ситуацию майор.

— Олег Николаевич, вы же говорили, что теперь убивать преступнику будет затруднительно, — съязвил Витвицкий.

— Слушай, Виталий Иннокентьевич, не умничай, а? Сейчас не время. Поехали.

И он сделал знак водителю стоявшей поодаль серой «Волги».

* * *

В Новочеркасском штабе народной дружины было людно. В коридорах толпились дружинники, кричал что-то матом пьяный хулиган, задержанный на автовокзале. Чикатило протиснулся через толпу, постучал в дверь с табличкой «Командир народной дружины» и прошел в кабинет:

— Вызывали?

— А, Андрей Романыч, — обрадовался командир, — заходи, садись. Ты у нас сегодня герой дня.

— А что случилось? — не понял Чикатило.

— Взяли мы твоего мужика. Ну вчерашнего. Он и в самом деле насильником оказался. Подцепил бабенку в электричке, подпоил, вызвался проводить до дома, а сам в кусты заволок и… как в том анекдоте: «Я сперва тоже подумал, что совокупляются, товарищ капитан, а пригляделся — нет, ебутся».

И он громко рассмеялся над собственной шуткой. Чикатило криво улыбнулся, не разделяя юмора. Спросил осторожно:

— И что теперь будет?

— А что будет? Бабенка протрезвела, поплакала, заявление накатала, — усмехнулся командир. — Этот покобенился, но, как заявление увидел, присмирел. Сейчас сидит, признательные строчит. Так что грамоту тебе выпишем или письмо благодарственное за помощь органам в борьбе с преступностью, прекрасные личные качества и высокий моральный облик, достойный советского человека.

— Да нет… Я про другое… Убийства же теперь прекратятся, ловить с вертолетами никого не надо?.. А этого насильника судить будут?

Командир поглядел на Чикатило, улыбнулся еще шире:

— Ах, ты вон куда замахнулся… Светлая ты душа, Романыч. Разве ж это тот насильник?

— А разве не тот? — осторожно спросил Чикатило. — Не который убивает?

— Тот уникальный, а этот обыкновенный.

— Как это — обыкновенный?

— Ты что, думал кроме потрошителя никаких других насильников нет? — понизил голос командир. — Да их вокруг до хрена и больше. Было бы иначе, мы бы с тобой здесь не сидели. А работы у нас, к сожалению, много.

Чикатило с досадой посмотрел на командира.

— Но этот точно не тот?

Командир подался вперед и заговорил с тихой вкрадчивой доверительностью:

— Сегодня товарищ мой в Управлении был. Говорит, в Батайске новый труп нашли с выколотыми глазами.

— Как в Батайске?..

Чикатило снова изменился в лице, теперь он пребывал в растерянности.

— А чего здесь непонятного? — Голос командира стал жестче. — Говорю же, маньяков много. Так что грамоту мы тебе выпишем, но расслабляться рано.

— Не надо грамоту.

— Как это не надо? Скромничаешь? Заслужил — бери.

Чикатило поморщился, повторил:

— Не надо грамоту. У меня семья, дети… зачем?

— Как это зачем? Чтоб гордились. Батька не только на работе передовик, но и в борьбе с преступностью стране помогает.

— Если бы я жулика помог поймать. А тут… насильник… пьяный… противно… Не надо.

Командир народной дружины хмыкнул.

— Ну как знаешь. Тогда просто поздравляю тебя с боевым крещением, так сказать.

Он крепко пожал руку Чикатило. Тот выдавил жалкую улыбку, распрощался и вышел.

* * *

Вечером Чикатило и Фаина устроились перед телевизором. Фаина вязала, а Андрей Романович просматривал газету. Он как раз дошел до раздела «Футбольные новости», когда вошла Людмила. В куртке, джинсах, с дорожной сумкой «СПОРТ» в руках.

— Мама, меня зачислили, — сказал она, глядя в сторону. — И я написала заявление на общежитие.

— Что?! Люда, куда… — Фаина опустила на колени вязание.

— Не надо, мама. С этим, — Людмила кивнула в сторону Чикатило, — я все равно в одной квартире жить больше не смогу. И не буду!

Чикатило отложил газету.

— Да, дочка… Спасибо! А что, правильно — вырастил, выкормил, давай теперь… Вранья наслушалась, об отца ноги вытерла и шагай по жизни, ать-два. В добрый путь!

Он усмехнулся, но не горько, а как-то зло и даже довольно.

— Андрей… Люда! Да что же это… —