Советник продвигался молча, не останавливаясь. Что мог он сказать этим людям? Чем мог успокоить, ежели не знал, что станется с ним самим?

По ту сторону стен ревела и клокотала тысячеголовая смерть.

— Пускай воевода выходит! Правоты хотим!

— Виноват Батиште! Вора Батиште выдавай!

Сердце советника сжалось от страха.

— Где господарь? — спросил стоявшего у двери капитана.

— В малом диванном зале. Разговаривает с какими-то турецкими чинами.

Батиште поспешил к господарю. Он застал его в компании турок, которые от страха перед взбунтовавшейся чернью бежали в господарский дворец.

— Государь, — поклонился он. — Великая беда в городе творится. Голытьба тронулась!

— И чего она хочет? — спросил воевода хриплым голосом.

— Твою милость требует. Желает, чтоб ты им правоту сотворил.

— Послать драбантов и рейтаров[14], чтоб дали, чего они желают, приказал воевода. — Позвать капитана Христю!

Стоявший на пороге слуга растерянно заморгал:

— Не может прийти капитан, твоя милость! — поклонился он.

— Это почему?

— Капитан со всеми драбантами держит сторону бунтующих бояр.

— Проклятие! Послать рейтаров разогнать их!

— Не желают рейтары. Требуют, чтоб сперва заплатил им жалование за три месяца, тогда пойдут.

— Раз так, пускай стреляют пушкари! — рассвирепел господарь.

— Государь, — потухшим голосом заговорил советник. — Ничем это делу не поможет. Лучше выйди и покажись народу. Пообещай, что все сделаешь, как люди хотят, — и бояре, и чернь. Успокой их, погодя отдашь зачинщиков в руки палача. Пойдем сейчас! Подать шапку и меч его милости! И поднять на башне флаг! — суетился Батиште.

Воевода вышел во двор. Увидав сгрудившийся там народ, он спросил:

— Что с этими людьми?

— Это наши греки, удравшие от топоров убийц. Знал я, что так оно и будет!

— Отстань, прошу! — сердито огрызнулся воевода и стал подниматься на башню у главных ворот. Он окинул взглядом волнующуюся, как море, толпу и прошептал:

— Что бы смогло сделать мое войско с таким множеством бунтарей.

Завидев господаря со знаками власти, толпа поутихла. Воевода поднял меч.

— Отчего возмущаетесь, христиане? — крикнул он.

— Правды хотим, государь! Сдирают с нас греки и то малое, что еще осталось, оставляют нас и младенцев наших помирать с голоду! — раздались из толпы крики.

— Выдай нам Батиште! К нему у нас разговор имеется! — крикнул ворник Лупу.

Воевода обернулся к советнику, лицо которого стало белее известки и спросил:

— И это им обещать?

— Уйдем, твоя милость! Уйдем скорее!..

— Греков нам выдай! Они нас хлеба лишили!

— Не греки грабят вас, христиане!..

— Они, проклятые, они грабят и по миру пускают! — неистовствовала толпа. — Противу их мы!

— Ежели вы против греков, значит и против меня! Мой совет: разойдитесь по домам и перестаньте бунтовать! А там видно будет.

— Выдай нам Батиште, твоя милость! Пускай отчет дает в своем воровстве! — взмахнул саблей ворник Лупу.

— Не теряй времени, государь! Видишь — они и не думают слушаться! Ворвутся, разбойники, в ворота и тогда нам несдобровать. Рыдваны стоят наготове у нижних ворот. Там пока тихо. А о твоем и государынином добре мои люди позаботятся. Теперь, пока не поздно, бежим!

Поддерживаемый под руки, воевода взобрался в рыдван, и длинная вереница колясок и подвод, в которых ехали и госпожа Елена с сыном, и турецкие чиновники, и греки, искавшие прибежища при дворе, тронулась вниз, вдоль берега Бахлуя.

Вплоть до Баликской равнины они двигались беспрепятственно, но когда выехали на степной простор, воевода содрогнулся при виде надвигающегося на них леса вил и кос.

Несколько стоявших на дороге бояр со своими оружными людьми перерезали дорогу толпе.

— Люди добрые! — крикнул боярин Бухуш. — Господарь наш воевода Александр со своими домочадцами следует в Царьград. Отпустим его с честью и невозбранно!

— Пускай его милость уезжает, — сказал покрытый струпьями крестьянин в изодранной поддевке, — но греков оставляет нам. Нам с этими ворами поговорить охота.

— И Батиште нам выдай, твоя милость! — сказал боярин Бухуш.

— Батиште! Этого пса прожорливого! — заревела толпа.

Советник сжался в углу кареты и, не мигая, смотрел расширенными от ужаса глазами.

— Не выдавай меня, твоя милость! — взмолился он, и его зубы застучали, как в лихорадке. — Не выдавай меня этим убийцам! Вспомни про мою верность тебе...

Бухуш рванул дверцу рыдвана и сказал:

— Просим тебя, государь, выйти на минутку.

Воевода, весь дрожа, вылез из рыдвана, едва передвигая ноги.

— Теперь, твой черед, кир Батиште! — сказал Бухуш.

— Нет! — завопил вне себя советник. — Не отдавайте меня в руки убийц! Пощадите! Я не хочу! Не отдавай меня, государь!

— А почему, твоя честь, не постеснялся отдать нас в руки палача? — с издевкой спросил Бухуш.

— Ложь все это! Подлые измышления! Не слушайте Асени!..

Бухуш обернулся к толпе и коротко приказал:

— Хватайте его!

Кто-то вцепился в кафтан советника и поволок из кареты. В отчаянии, как идущий ко дну, Батиште пытался ухватиться за полу господарского кафтана.

Воевода отворотил лицо, чтобы не видеть, как дубинами и топорами рушат советника, тело которого в одно мгновение превратилось в истоптанную грязную тряпку.

В это время поспели и кареты беглых греков, и натравленная толпа накинулась на них.

— Прошу за жизнь господарыни и сына нашего! — произнес воевода белыми от страха губами.

— Отправляйтесь! — крикнул кучерам боярин Бухуш. — Гоните во весь опор! Поедет стража и окружит коляску господарыни, пока не отъедете достаточно далеко.

Долго еще слышался Александру рев толпы, вопли тех, кого убивали.

Вскоре бояре, оставшиеся у стен господарского дворца, узнали о бегстве воеводы и об избиении греков на Баликской равнине. Батиште был мертв, растерзан толпой. Александр, покровительствовавший грекам, покинул престол. Следовательно, исполнились все их желания.

Нужно было утихомирить голытьбу и избрать нового господаря. Поскольку и чернь принимала участие в этом мятеже, бояре решили спросить тех, что сгрудились на площади, — кого