Маленького роста, но гордой, энергичной физиономии и фигуры, он поражал одним только дерзким выражением, надменностью, резкими движениями и презрительным пренебрежением, какое всем (разумеется, кроме господина) показывал. По отношению к нему он был порой даже смелым и несдержанно колким. В одежде только тем отличался, что повсеместно тогда используемые парики носить не хотел, и собственные волосы, небрежно связанные на затылке, находил более удобными, не заботясь о моде. Это его не смущало, потому что лицо, хоть им гримасничал, имело черты деликатные и достаточно красивые…

После короткого приветствия курфюрст всмотрелся в приятеля и, помолчав, сказал:

– Итак, элекция свершилась, миллионы высыпаны, начало сделано, курфюрст будет называться королём, но что дальше? Не думаю, чтобы ты видел в этом metam laborum и конечную цель.

Флеминг резко передёрнул плечами.

– Я надеюсь, ваше королевское величество, не подозреваете меня, – резким голосом произнёс полковник, ставя ударение на титуле королевского величества.

– Оставь же в покое титулы, слышишь, – прервал Август, – хочу, чтобы ты по-старому был моим приятелем и братом.

Флеминг живо поклонился и выпрямился.

– Думаешь, что мы удержимся против Франции и контистов? – спросил курфюрст.

– О том нечего говорить, – забормотал полковник. – Мы сделали шаг, отступать не время… французская пословица говорит: вино утекает, его нужно выпить.

Август рассмеялся.

– Этого вина хватит нам надолго, мой Генрих, – произнёс он с нежностью и сердечным доверием, – поговорим об этом с тобой одним открыто, совсем искренно могу говорить… Добиться польской короны… деньгами, при твоих связях было не слишком трудно, но не это цель для меня. Королевский титул? Безделица… Польза от этого приобретения… сомнительная, речь о том, чтобы курфюрст саксонский… доделал то, чего приятели его, Габсбурги, работая несколько веков, не могли осуществить… Им хотелось, как Венгрию и Чехию, поглотить Речь Посполитую… ещё сегодня их глаза устремлены на неё… ну, Флеминг, а мы?..

– Мы? Мы будем счастливы, я надеюсь, потому что уже держим в руках поводья, – сказал полковник, – вскочить на седло будет легко…

– И удержаться на нём и этого скакуна или наровистого иноходца привести в нашу конюшню, – смеясь, говорил курфюрст. – Ну ты меня понимаешь!

– Отгадываю и понимаю, – вставил полковник. – Это задача, достойная вас…

У курфюрста заблестели глаза.

– Ты знаешь, что я уважаю Габсбургов, люблю их и благоприятствую им, – говорил он далее, – что императорский дом у меня в большом почтении, но трудно уступить ему этот счастливый случай, когда он сам навязывается. Имели время, пробовали… не сумели ничего… моя очередь… Речь Посполитую с её нелепыми вольностями нужно однажды от основания переделать в наследственную монархию, и навести порядок… Там господствует такой беспорядок, какого я мог себе желать… Думаю, что пробил час, и что он мне предназначен.

Флеминг молчал, слушая. Затем курфюрст вставил:

– Что ты на это скажешь?

– Против этого ничего не имею, – медленно ответил приятель, – но нужно себе заранее сказать, что император, который нам по-приятельски обещает быть помощью, что курфюрст Бранденбургский, не считая других… помогать в этом явно не будут.

– О, нет, – воскликнул Август, – потому что сами на этот кусок зубы точили, но…

Поглядели друг другу в глаза и оба рассмеялись. Август вытянул руку…

– Ты меня понимаешь, поэтому поговорим об этом, поговорим… мне нужен кто-то, с кем бы я обо всё этом мог обсудить. Ты знаешь Польшу?

Лицо Флеминга, который к постепенному рассуждению не был привычным, гораздо больше чувствовал себя созданным для дела, чем для слов, и обычно коротко и решительно только случаем делился своими мыслями, немного омрачилось. Август требовал от него как раз то, что ему давалось трудней всего. Живой темперамент, расположение, привычка делали для него долгое рассуждение трудным. Он живо понимал и тут же привык запечатывать безапелляционным заключением, мастерски брошенным. Август это знал, но именно в этот раз свои мысли хотел на ком-то испробовать, а почти никому, кроме Флеминга, не доверял. Никому на свете, кроме него, доверить их и даже в них признаться не решился бы. Были это его великие тайны, которые бы в глаза выдавать преждевременно не годилось. На вопрос: «Ты знаешь Польшу?» Флеминг отвечал нетерпеливым покачиванием головы.

– Мы её все знаем, – выпалил он вдруг, – и никто её не знает. Нужно в ней родиться и жить, чтобы понять.

Флеминг пожал плечами.

– Через мои семейные связи, – сказал он, – и через мою кузину каштелянову я немного научился понимать поляков. Мне сдаётся, что с ними всё можно сделать, но уметь нужно…

Курфюрст молча указал на лежащие на столе деньги, давая понять, что эффективней всего было бы начинать с них.

– Это обычное средство, – ответил полковник, – но не всех в Польше можно взять деньгами. Везде там есть продажные люди… но там, кроме золота, нужны ум и ловкость. Играть как в шахматы с этими панами и с их свободами, о которых такие ревнивые…

Август с издевкой усмехнулся на упоминание о свободах, Флеминг также презрительно скривился.

– Высыпать миллионы, – сказал король тихо, – чтобы носить выборную корону, которую после себя нельзя сохранить… игра не стоит свеч. Ты знаешь, что я намерен на востоке Европы построить новое, сильное государство, присоединяя к моей наследственной Саксонии новую наследственную Польшу.

На столе лежала наполовину развёрнутая карта Европы, энергичным движением руки Август широко её разложил и пальцем указал Флемингу восточные её границы, а потом западную часть, Силезию и Саксонию. Смотря на огромные пространства, занятые этими странами, он улыбнулся.

Флеминг приблизился к столу.

– В любом случае целым не сможете завладеть, – шепнул он. – Нужно будет Бранденбурга купить…

– Королевским титулом, – вставил Август.

– О! О! Он им не удовлетворится! – говорил тихо, отрывистыми словами полковник. – Территориальные уступки будут необходимы…

– Пусть бы! – сказал король. – Есть из чего хотя бы два королевства скроить.

– А царь тоже желает урегулировать границы, – прибавил Флеминг.

– Я на это рассчитываю, – подтвердил король, – смотря что останется…

– Думаете, что император при той возможности не попробует также что-нибудь приобрести? – отозвался полковник.

– Император? – сказал Август. – Не может требовать ничего, мы с ним в хороших отношениях, он ко мне расположен, и знает, что, помогая, приобретёт союзника против Франции, который его людьми и волонтёрами может подкрепить…

– На этом ещё не конец, – говорил Флеминг, – у Турции нужно забрать Каменец, оторвать Молдавию и Валахию…

– На сегодня достаточно! – смеясь, вставил живо король, бросая карту, которая свернулась в трубку и скатилась на пол.

Флеминг поспешил её поднять.

– Если бы я верил в предсказания, – шепнул король, – был бы это плохой omen