Она заметила этот взгляд, и чуть отодвинулась.

- Вы сейчас похожи…

- На кого?

- Не знаю… но я чувствую себя, как мышь, которую собираются съесть!

Эдуард не сдержал улыбки. О чем свидетельствует это простодушие? Хотелось понять ее.

- Вот видите, мадемуазель, а совсем недавно вы говорили, что готовы видеть меня и днем, и ночью.

Она рассмеялась.

- Нет, я ошиблась! Днем вы будете как раз кстати, но ночью явно помешаете.

Эдуард дерзко спросил, провоцируя ее:

- Почему же?

- Не знаю. Скажите, а вы… вы без одежды такой же красивый, как и в этом сюртуке?

Ему казалось невозможным, чтобы она говорила такое сознательно.

- Если только вы захотите, Адель, постараюсь вас не разочаровать.

Она смутилась, но лишь на миг, и нисколько не возразила против того, чтобы он назвал ее по имени. Потом, растерянно теребя оборку на корсаже, пробормотала:

- Вы такой… такой дерзкий. Думаю, порядочным девушкам такое выслушивать нельзя.

- Я не хотел вас обидеть. Вы слишком хороши, Адель, чтобы будить во мне злые чувства. К тому же, порядочные девушки скучны.

Она непонимающе взглянула на него, но ничего не сказала. Эдуард произнес, завладевая ее рукой:

- Может быть, для того, чтобы подружиться, нам надо встретиться в каком-то ином месте?

Ее зеленые глаза распахнулись, и в них снова мелькнула робость:

- Не знаю. Что, если мама…

- Не говорите ей ничего. Умеете вы ездить верхом?

- Да.

- Я заеду завтра за вами. В полдень, договорились?

Она взглянула на него так открыто, наивно и просто, что этот взгляд снова заставил его сомневаться в ней, и кивнула так естественно, словно ничего другого, кроме как согласиться, ей и не оставалось.

- Хорошо. Я ничего не скажу маме.

Эдуард молчал, чувствуя себя полным идиотом. Он понимал, что к девушкам нужен иной подход, чем к женщинам, но не мог найти его. Черт возьми, да девушка ли она? То, как легко она согласилась отправиться завтра на прогулку, свидетельствовало, что Адель поддается на быстрые уговоры, которые применяют, когда имеют дело с опытными дамами. Она быстро приняла его игру. Да и как могла она остаться такой простодушной, живя в борделе? Он взглянул в ее сияющие глаза и какой-то миг был почти убежден, что она расставляет ему ловушку, что не он соблазняет ее, а она его.

Впрочем, какого черта! Эдуард раздраженно качнул головой. Будет ли он ее первым любовником или двадцатым, что за разница? Он желает ее, какой бы она ни была. Этой женщины он готов добиваться. И только это имеет значение.

- Вы сердиты? - спросила Адель. - Я ведь пообещала.

- Нет, моя милая, я не сердит. Я говорил уже вам, что мое лицо обманчиво.

- Вы похожи на одинокого романтического героя. На Лару. Я читала о нем у Байрона. Ах, как хорошо все-таки, что вы появились! Я о вас много мечтала.

Прежде чем он успел осмыслить это ошеломляющее заявление, Адель подняла голову.

- Мама смотрит на нас, - произнесла она негромко. - И ваш дядя, господин барон - тоже.

Услышав это, Эдуард сделал то, о чем думал уже давно, - сделал потому, что ему этого хотелось, но и потому, что хотел кое-что понять. Его рука скользнула вокруг талии Адель, и девушка послушно подчинилась, когда он привлек ее к себе. Смятение мелькнуло в ее глазах, но лишь на миг. Она задышала чаще, но не сопротивлялась, когда он легко, мимолетно коснулся ее рта. Ее губы приоткрылись, так, что он ощутил ее душистое дыхание.

- Нас увидят, - прошептала она.

Он позволил ей отстраниться, но лишь чуть-чуть, ибо в этот миг как никогда понял, что Адель нужна ему. Неизвестно, надолго ли, но сейчас нужна. Все так же удерживая ее за талию, он коснулся губами белой кожи у нее на запястье, поцеловал долгим, нежным, горячим поцелуем, от которого она содрогнулась, и почувствовал, как бешено у нее бьется пульс. Она казалась завоеванной, покоренной до конца. Было даже что-то непонятное в том, что она так подчиняется этим ласкам, - здесь, на виду у всех, на глазах у матери.

- Нас увидят, - прошептала она снова.

Эдуард отпустил ее и, оглянувшись, скользнул взглядом по лестнице. Барон и госпожа Эрио внимательно наблюдали за ними, но на лице Гортензии не было возмущения, и у Эдуарда мелькнула мысль, что она, пожалуй, согласна, что она продает ему свою дочь. Ему стало многое ясно. Со стороны матери возражений не предвидится. Неизвестно из каких соображений, но она жертвует Адель. А сама мадемуазель Эрио?

Не подозревая ни об одной мысли Эдуарда, она прошептала - растерянно, наивно, совсем по-детски:

- Я так… так рада, что вы пришли сегодня.

- Я тоже рад, Адель. Рад, что встретил вас.

На миг ему стало жаль ее и стыдно за себя, но, взглянув на нее, он еще раз поразился: до чего же она красива! Зачем отказываться от нее, если она может быть его? Он не причинит ей зла. Да и ему самому так нужен кто-то. Хотя бы на время.

Госпожа Эрио и барон де Фронсак уже несколько минут стояли на лестнице в молчании. Гортензия видела, что молодой граф де Монтрей целовал Адель. Смятение было в ее душе. Не меняясь в лице, она повернула голову и произнесла:

- Похоже, господин де Фронсак, вашему племяннику больше по вкусу моя маленькая Адель.

Барон пожал плечами.

- Не беспокойтесь по этому поводу, дорогая графиня, мне это безразлично. Вы или Адель - не имеет значения.

В любом случае я отблагодарю вас со всей щедростью, не сомневайтесь в этом.

4

Наступила ночь.

Гортензия с помощью горничной освободилась от тяжелого бархатного платья и сто раз провела щеткой по волосам - это было ее непременное правило. Служанка зажгла розовую лампу над мягким креслом, распахнула окно, чтобы было прохладнее, и госпожа Эрио в белоснежном пеньюаре, с убранными на ночь под кружевной чепец волосами, села, чтобы просмотреть перед сном несколько открыток с видами ее родной далекой Мартиники. Так она делала всегда. Но сегодня мысли путались - и от усталости, и от того, что она не знала, как быть с Адель.

Барон де Фронсак обещал ей двадцать тысяч франков. Немалая сумма. Это позволит покрыть все долги, развязаться с