нарик, который в вызванном ломкой бреду вообразил, будто совершил убийства, чтобы кто-то обратил на него внимание и пришел на помощь. Однако интуиция подсказывала молодому человеку, что тут кроется что-то еще.

Если признания незнакомца – игра воображения, зачем же он зашел в этой игре так далеко, что сочинил список из четырех жертв? Слишком конкретный – не похоже на простое вранье.

Максим несколько долгих минут рассматривал подозреваемого. Ему бы так хотелось усесться напротив и задать несколько вопросов. С тех пор как он получил диплом по синергологии, любой, даже самый короткий разговор с жертвой, любой диалог или мимолетный жест воспринимались им совсем не так, как раньше. Он переориентировал вопросы, ловил мельчайшие реакции и анализировал каждое движение лицевых мышц или рук. Дьявол скрывается в деталях, даже самых незначительных. Однажды, принимая обычные свидетельские показания молодой женщины, чей муж разбился на мотоцикле, он заметил, что она слегка вздергивает правую бровь, стоило ей заговорить о погибшем супруге. На словах она описывала мужа как человека любящего и внимательного, в то время как невербальные знаки свидетельствовали об обратном. Ее речь не согласовывалась с тем, что она на самом деле думала. Максим решил разобраться и сфокусировал вопросы на поведении мужа. Всего через несколько минут несчастная вдова расплакалась и призналась, что благоверный ее бил.

Дьявол скрывается в деталях.

– Тебе холодно? Хочешь одеяло?

Голос жандарма разнесся в тишине «холодильника». Незнакомец забормотал что-то нечленораздельное. Жандарм напряг слух и понял.

– Я их всех убил, я их всех убил…

Казалось, бедолага беспрерывно повторяет эту фразу, как зловещую мантру, точно попал в адскую петлю, единственный выход из которой – смерть.

Ничего он тут не добьется. Тем более что его отстранили от расследования, а предполагаемый преступник валяется, как бомж, на ледяном цементе камеры. Максиму придется с этим смириться: тогдашний нервный срыв здорово ему навредил, теперь предстоит заново завоевывать всеобщее доверие, прежде чем он полностью вольется в работу бригады. Самым трудным будет грядущее столкновение с Ассией…

Дверь, ведущая в отсек камер, хлопнула с грохотом, от которого он вздрогнул. К нему быстро приближалась массивная тень. Это был Борис, уже издалека испепелявший Максима взглядом.

– Ты что здесь забыл? – рявкнул Павловски.

Максима поймали с поличным – можно сказать, схватили за руку в чужой сумке. Он стоял в конце безликого коридора, возле камеры с единственным задержанным. Никакие объяснения не сработают. Павловски сразу же заметил, что заслонка глазка отодвинута, и нахмурился.

– Тебе здесь делать нечего, Монсо!

Тот потупился и попытался молча исчезнуть, но на шум из кабинета вышла Ассия и теперь стояла в дверном проеме, широко расставив ноги, как Цербер, преграждающий дорогу в Аид.

– Что здесь происходит?

Сознательно избегая встречаться взглядом с Максимом, она обратилась к старшему по званию.

Борис пожал плечами и заявил самым спокойным голосом:

– Ничего, лейтенант, это наш задержанный бузит, – солгал он.

Максим застыл, опустив голову. Ларше выдержала паузу и спросила:

– Что дал обыск?

Светловолосый жандарм подошел ближе; Максим оказался зажат между ними как в тисках.

– Эксперты уже на месте и проводят осмотр: думаю, через несколько часов мы будем знать больше; на данный момент ничего нового. Квартира была практически пуста.

– Я только что говорила с заместителем прокурора, – сказала она. – Он приедет. Постарайтесь хоть что-то выжать из нашего подозреваемого или ускорьте поиск убедительных улик; чувствую, что это дело передадут полиции[7], если у нас к тому моменту ничего не будет.

Она развернулась и исчезла.

В ледяном молчании Борис обогнул коллегу и, поскольку коридор был слишком узким, чтобы они могли идти рядом, не натыкаясь друг на друга, слегка его толкнул. Отошел на несколько метров, потом развернулся и уставил на Максима обвиняющий палец.

– Не торчи здесь, понятно? – сухо бросил он.

Максим коротко кивнул в ответ и подождал, пока Павловски дойдет до кабинета, прежде чем решился двинуться с места.

Он по-прежнему задавался вопросом, почему младший лейтенант не разоблачил его перед начальницей. Может, зафиксировал его промах в уголке памяти, чтобы позже нанести ответный удар?

Максим прошел через помещение бригады, и никто не заметил его присутствия. Иногда ему казалось, что он превратился в неприкаянную душу, эктоплазму, взыскующую покоя на небесах. Конечно, он был не слишком говорлив и не слишком приветлив, но вполне трезво оценивал собственную натуру и знал, что может быть верным и преданным другом, если решит, что человек достоин его доверия. Он не участвовал по-настоящему в общественной жизни казармы, поскольку выбрал, пусть и за счет существенного сокращения своих доходов, проживание «у штатских», в отдалении от нервного узла бригады в Анси. Нельзя не признать, что корпоративный дух превращал жандармов в совершенно особую категорию среди сил охраны порядка, но, с его точки зрения, излишне тесное соседство и практически несуществующая личная жизнь не делали его как копа лучше – скорее наоборот. Ему необходимы были покой, одиночество, возможность разобраться с самим собой.

Только Эмме удавалось пробиться сквозь крепкий панцирь Максима Монсо, и он часто укорял себя за то, что иногда забывает: не считая Анри Саже, только она была его единственным другом.

Максим прошел мимо стола молодой женщины, и та послала ему улыбку.

– Что еще ты вытворил? – спросила она почти насмешливо.

– Я только хотел посмотреть вблизи, как выглядит наш подозреваемый, – пробормотал он.

– Говорю ж тебе, он торчок. Через полчаса, не больше, его начнет бить колотун и он станет умолять нас о дозе, – уверенно предсказала она.

– Его уже бьет колотун…

– А это «холодильник» действует. Подожди немного и сам увидишь!

Он поднял глаза и посмотрел на рабочий стол молодой женщины: отложенные в сторону досье, журнальчики с разными кроссвордами, фотография ее брата-близнеца, стакан, набитый ручками с изгрызенными колпачками, и экран ее компьютера, чье голубоватое свечение бросало необычный отсвет на ее золотистую шевелюру. Одна деталь привлекла его внимание. Она это заметила:

– На что ты так пялишься?

Зрачки бывшего напарника расширились, капли холодного пота уже стекали по спине. От адреналина, который распространялся по всему телу со скоростью участившегося сердцебиения, кружилась голова. Он боролся, стараясь не потерять сознание и не дать поглотить себя вихрю мерзких воспоминаний, которые похоронил в самой глубине сознания. Через минуту он нашел наконец силы выдавить несколько слов:

– Эмма, где это нашли?

– В кармане подозреваемого. У него было только это и автобусный билетик.

Максим застыл, словно загипнотизированный черным логотипом на белом фоне, отпечатанным на визитной карточке. Ему была слишком хорошо знакома эта отвратительная буква в обрамлении дьявольского треугольника: это был