Осторожно!

Здесь орудуют воры. Просьба обеспечить безопасность своих вещей и оставлять в раздевалке только самое необходимое. Личные вещи остаются без присмотра под вашу ответственность. Если вам известно что-либо, имеющее отношение к недавним кражам, просьба поставить в известность своего непосредственного руководителя.

Сердце у меня забилось сильнее. Быстрыми нервными толчками в грудной клетке.

Первую пропажу заметили только несколько месяцев спустя. Месяцами я торчала здесь допоздна, чтобы остаться одной, рылась в вещах своих коллег и думала, что бы взять. Отсутствие чего они заметят в последнюю очередь? Что им меньше всего нужно? Но чем больше я этим занималась, тем меньше меня заботило, что мои шалости могут вызвать у них какие-то затруднения. К тому времени, как они начали замечать, что что-то происходит, я уже отваживалась залезать в их шкафчики, как только они поворачивались спиной. Я начала воровать не только чтобы сводить концы с концами и расплатиться с долгами, но и ради развлечения. Это зуд, который мне никак не удается заглушить.

Я говорю себе, что я неплохой человек. Может быть, в один прекрасный день я в это поверю.

Я открываю дверь и вздрагиваю. Прямо за дверью стоит мой начальник.

– А вот и вы, – говорит он. – Я вас искал. Можем поговорить?

Кэлвину я никогда не нравилась. Он профессионал и очень редко это показывает, но иногда, когда он думает, что я не вижу, я ловлю на себе его взгляд: он пытается меня разгадать.

Может, у меня паранойя.

– Это подождет до завтра? Мне надо бежать.

У меня от нервов сжимается горло. Мы оба слышим это в моем голосе.

– Это не отнимет много времени, – отвечает он с натянутой улыбкой.

Он знает.

Я отвечаю ему такой же улыбкой. Сердце у меня бешено стучит.

– Да, конечно.

Он ведет меня к себе в кабинет в молчании. Невысокий и квадратный, пряди мышиного цвета волос у него на голове редеют, а из-за темных круглых очков глаза кажутся гораздо меньше, чем на самом деле. Когда мы остаемся одни, Кэлвин обычно первым завязывает разговор, чтобы избежать неловких пауз, но сейчас он даже не пытается это сделать.

Ему больше не нужно притворяться, что я ему нравлюсь. Теперь он может просто меня уволить.

Мы плутаем по коридорам, ведущим к его кабинету, и я думаю обо всем, что в моей жизни будет разрушено, если меня сейчас уволят. Я не смогу расплатиться с долгами и еще больше задолжаю за квартиру; не удивлюсь, если в конце месяца Сэнди поменяет замки. Уже сегодня мне звонил Ник и оставил несколько злых сообщений, спрашивая, когда я верну ему деньги; и я думаю, как далеко мне придется зайти, прежде чем он перейдет к рукоприкладству. Чем больше я об этом думаю, тем больше впадаю в панику, пока не начинаю трястись всем телом и плохо соображать. Подходя к двери кабинета Кэлвина, я отчаянно пытаюсь выдумать правдоподобную ложь.

Он открывает дверь вытянутой рукой, приглашая меня войти.

Карин сидит перед его столом рядом с Белиндой, она тоже операционная медсестра. Они обе оборачиваются, когда мы входим, и по выражению их лиц становится понятно, что они тоже не знают, о чем пойдет речь. Карин смотрит на меня в недоумении. Я пожимаю плечами.

– Садитесь, – говорит Кэлвин.

Я сажусь рядом с Карин. Ее десятифунтовая бумажка сминается в моем заднем кармане. Она мельком мне улыбается, и я заставляю себя улыбнуться в ответ. От усилия у меня подрагивает уголок рта.

Кэлвин садится за стол и поочередно смотрит на каждую из нас.

– Спасибо, что пришли без предварительного объявления о встрече.

– В чем дело? – спрашивает Карин, бросая взгляд на часы.

– Нас сокращают? – спрашивает Белинда. В ее голосе отчетливо звучит паника, а еще хрипотца курильщицы, которая выкуривает по двадцать штук сигарет в день. Мне точно надо бросать, если я не хочу с возрастом быть похожей на нее. Даже смерть с косой поморщится, когда придет ее забирать.