преодолевшие периметр, разрывали людей на части, должен был сыграть совсем другую роль.

И этот момент, наконец, настал: на нашей стороне вокруг разлома собралось порядка восьмидесяти процентов всех мутантов, которые могли прибыть «в моменте».

Периметр ОМП при таких раскладах никак не удержали бы, так что моё вмешательство сохранило немало жизней и материальных ресурсов.

Люди, даже прожжённые военные, заматеревшие в борьбе с мутантами и террористами, дрогнули, развернулись и побежали от колоссального столба закручивающейся согласно моей воле плазмы. Кое-кто намеревался остаться на своих позициях, но небольшое ментальное внушение всё исправило, и совсем скоро, когда я сжал плазму и направил в разлом, ненадолго прикрывая саму возможность перемещения с его помощью, ближайший наблюдатель находился на расстоянии в полтора километра от меня. Авиация, пострадавшая даже не от самой плазмы, а от мощнейших потоков раскалённого воздуха, лишившего вертолёты управления, держалась и того дальше: «птички» в связанных с мутантами вопросах зачастую начинали считать себя неуязвимыми, и потери в десяток бортов разом воспринимали очень болезненно.

Я же, раскинув руки в стороны, занялся первой частью экспериментов, сопровождая всё «спецэффектами»: разряды электричества в воздухе, потоки мощнейшего ветра, грохот и ряд излучений в разных спектрах делали детальную запись происходящего принципиально невозможной. Я не недооценивал силу гения человеческой цивилизации, и не собирался давать ОМП даже призрачную возможность разобраться в, в общем-то, не уникальных манипуляциях, посредством которых я влиял на пространство.

Потому что даже в моих руках, в руках сверха, способного просчитать последствия своих действий в десятки тысяч раз точнее и быстрее, чем любой другой псион, заигрывания с пространством приводили порой к катастрофам. И если небольшой разлом при таких манипуляциях мог просто схлопнуться вместе со всей материей в радиусе километров так пяти, то «катастрофа»…

Тут даже не город будет жалко, а планету, для которой такие дела не пройдут бесследно. И раз уж я поначалу ошибался столь часто, что два с половиной года назад люди даже начали всерьёз считать, что «аннигиляция» разломов и прилегающей к ним территории — новая естественная аномалия, — тогда я действовал скрытно, — то об обычных людях в таком ключе можно и не говорить. Сколько разломов они угробят, и как скоро, добившись относительных успехов, перейдут к «рыбке побольше» со всеми из этого вытекающими?

Нет: пока я сам не продвинусь ещё дальше, чтобы, в случае чего, исправить их ошибки, ни о каком пространстве для человечества не идёт и речи.

А по разлому тем временем пробежала слабая, едва заметная визуально волна, которую, тем не менее, я ощутил вполне себе ясно. Пытаясь управлять пространством нельзя не ощущать это самое пространство, так что сейчас, после того, как я «отщипнул» у разлома небольшую его часть, сбросив излишки высвободившейся энергии в небо, по которому пронеслась дуга неясной природы, собравшей в себе сразу несколько естественных для природы явлений, перед моим взором предстала весьма цельная и настраивающая на положительный лад картина.

Ещё и Пси, сколько я ни прислушивался к охватывающему ближайшее пространство восприятию, больше прогнозируемой нормы не стало, в то время как сам разлом лишь немного потерял в своей стабильности, и ощутимо — в размерах.

Для чистоты эксперимента я ещё четырежды провёл отделение частей разлома от него самого, убедившись в том, что Пси если становится больше, то ненамного. Это был прогресс, но моя рациональная часть не спешила радоваться: уже было такое, что всю недостачу разлом компенсировал перед тем, как пропасть окончательно, и остановить процесс компенсации, сопровождающийся масштабнейшими разрушениями, было невозможно. Тот раз был одним из самых обидных щелчков по носу от не терпящих самоуверенных глупцов физических законов вселенной, и я больше не пытался так топорно проверять самые простые теории.

Теперь к каждому эксперименту я подходил с достаточной осторожностью, как было и сейчас. Но для того, чтобы это осознать и понять, необходимо чуть больше знать о моих успехах в работе с пространством.

К нынешнему моменту я освоил пространственные манипуляции на уровне, достаточном для того, чтобы схлопывать малые разломы в изначальном виде без исторжения Пси на Землю. Этот процесс был небыстрым и трудоёмким, так что я чисто физически не смог бы закрыть сколь-нибудь значимое количество таких разломов. И это при том, что на малые разломы приходилось не более сорока процентов всего Пси, попадающего на нашу планету.

Выводы напрашивались сами собой: нужно было и научиться избавляться от больших разломов, и подготовить псионов, которые могли бы заниматься всей мелочью, если, в перспективе, вообще не всеми разломами в принципе.

Но обучить хоть кого-то этому действу — задача в ближайшее время не только неподъёмная, но и опасная по причине неспособности адекватно проконтролировать деятельность обученных. Определённых успехов я планировал добиться на дистанции в десять-пятнадцать лет, путём опосредованного влияния на ОМП заставляя одарённых осваивать необходимые для этого основы, а учёных — двигать прогресс в направлении, которое позволит скомпенсировать неспособность одного псиона манипулировать всеми подразделами псионики в целом.

Что же до больших разломов, то ими я и занимался в последние полтора года, придя, наконец, к ряду имеющих право на жизнь теорий, которые было необходимо опробовать на практике.

Суть того, чем я сейчас занимался, заключалась в «ужатии» изначально огромного разлома до значительно меньших размеров без ощутимых потерь в стабильности самой аномалии, что само по себе было непросто, и требовало или колоссальных временных затрат для того, кто не способен так чутко ощущать пространство, или напряжения сил на небольшом отрезке времени — для меня.

Можно сказать, что я сейчас играл в дженгу — игру с состоящей из брусков башней, где игроки должны вышибать эти самые бруски, пока башня не рухнет. Обычно проигрывал тот, в чей «ход» происходило падение, но моя «игра» в этом значительно отличалась от оригинала. Я «играл» один, и моей задачей было не скинуть на кого-то всю ответственность, а изъять из «башни» максимум брусков так, чтобы она не рухнула.

Ну а после, грубо говоря, пересобрать эту кривую-косую башню в полноценную, цельную и компактную. Такую, чтобы её можно было разделить надвое, опереть получившиеся башенки друг на друга и схлопнуть их без последствий в виде перетекающей на Землю Пси.

Всё это в совокупности требовало комплексного подхода и особой точности, так что я не позволял себе слишком уж отвлекаться на внешние факторы. Просто разбирал разлом на составляющие, вредя атмосфере выбросами облекаемой в стихию энергии, и отгонял особо назойливые вертолёты и многочисленные дроны, операторы которых отчаянно пытались увидеть, что же такого происходит в