Шрифт:
Закладка:
А до вожделенного «дембеля» далеко –почти восемь месяцев, как до Альфы Центавра. Или Тау Кита.
«Зато у тебя появилась цель в жизни, — возник в мозгу нематериальный, но от этого не менее злорадный, Танькин голос. — Да и мужчиной тебя там сделают, маменькина сыночка...»
Эх, Танька, Танька... В немалой мере благодаря этой рыжей конопатой бестии и лежит сейчас Сергей на скрипучей железной койке под казенным колючим одеялом вместо привычной и уютной домашней постели. Каким же он был дураком, стремясь доказать ветреной и недоброй красотке, что и без того уже мужчина. Взрослый, надежный и умудренный опытом. Так глупо попасться в полицию накануне экзаменов... Как дорого он бы сейчас дал, чтобы отмотать время назад... Не даром говорят, что любовь зла.
На глаза девятнадцатилетнего мужчины неожиданно навернулись слезы, и он сердито заморгал, пытаясь из-бавиться от предательской влаги.
Нет, так не пойдет — реветь в подушку, как девчонка... Да и поспать надо хотя бы два-три часа, чтобы завтра не ползать сонной мухой по плацу под издевательские комментарии комвзвода лейтенанта Кузнецова.
Сергей, стараясь не слишком раскачивать шаткое двухъярусное сооружение со спящим над ним ефрейтором Лапиным — коренастым «чалдоном» откуда-то из сибирской глуши — его, рядового Хворостова, персональ-ным злым гением и мучителем, перевернулся на другой бок и плотно прикрыл веки.
Усталость и молодой здоровый организм скоро взяли свое: парень даже начал вроде бы видеть какой-то сон, сладко-томительный и упоительно гражданский, как в уши ввинтилась трель звонка, совсем не похожего на звук будильника и сливающаяся в многоголосый хор скороговорка:
— Рота — подъем! Тревога!!!..
* * *
Старший лейтенант Торопцев замер на правом фланге своей роты, практически неотличимый от своих подчи-ненных в толстом зимнем камуфляже, стянутом ремнями бронежилета, подсумка с противогазом и прочими, ничего не говорящими уху гражданского человека причиндалами. Глубокая каска поверх шапки, сдавливала голову, ремешок врезался под подбородок, ладони, даже через толстые перчатки холодил металл автомата.
Еще бы не холодил: батальон томился на двадцатиградусном декабрьском морозе уже сорок минут, если не врали «командирские», на которые время от времени бросал взгляд Николай.
«Пора бы, товарищи командиры, — зло думал он, шевеля в берцах мерзнущими пальцами ног. — Решаться — туда или сюда. Пацаны уже задубели все — не лето на дворе. Или по казармам, или по машинам... Млин, опять трех-четырех в санчасть отправим... Если не десяток сразу... »
Особенно беспокоили ротного двадцать три новобранца из осеннего призыва, только-только успевшие дать присягу и привыкнуть к оружию, но еще далекие до того состояния настоящего солдата, которое приобретается неустанной муштрой к году службы –как раз к дембелю.
Не зря ж давно придумали пословицу «Как из говна пуля!» -аккурат про его новобранцев. Молодняк последнего призыва так вообще слезы… Дети -да что там -уже внуки - «эпохи реформ» - тощие, мелкие, приклад от ствола отличают, лейтенанта от капитана тоже, посчитать в уме два трехзначных числа уже не могут. Даже подтянуться на турнике смогли не более половины. Гроза НАТО, блин!
В который уже раз он мысленно проклял решение высоких чинов восстановить призыв два раза в год. Понятно, конечно: служить в армии некому, призыв год от году сокращается... Но лучше вылепить из рыхлого гражданского сосунка хоть какого бойца до зимы, чем маяться в сопливым во всех смыслах «материалом» в мороз. Это понятно любому, а уж прошедшему Чечню боевому офицеру — подавно.
— Че такое... Фиг его знает... — слышались шепотки за спиной. — Маневры что ли?.. Хрен... Чечня... Да ты ...нулся что ли, какая Чечня?.. Тогда Дагестан или Осетия... Какая - Северная или Южная? В Москве, говорят... Да ты чего? Холодрыга, блин! Заколодило всего как хека мороженного... Стой, cлоняра— не шебурши... В Москву ты сказал? Точно -в Москву?
—Отставить разговоры, — не оборачиваясь и не повышая голоса, буркнул старший лейтенант, и рота за его спиной послушно замолчала на несколько минут.»Нет, на учения не похоже... — неторопливо текли в замерзающем мозгу старлея мысли. — Правы пацаны: в Москву выдвигаемся - порядок наводить. А как его наводить если в армии порядка нет? Да и чем - не танками их там давить? Черт - не надумали бы чего генералы...»
До рассвета оставалось еще несколько часов, и мощные лучи прожекторов выхватывали из непроглядной тьмы замершие в неподвижности ряды искрящихся кристалликами льда касок, мохнатых от инея бушлатов, медленно покачивающиеся автоматные стволы. Над всем этим живым скоплением стояли в морозном воздухе подсвеченные изнутри фарами клубы пара.
Холодно подмигивали в предновогоднем небе созвездия, крепчал мороз, ударивший ближе к ночи.
И жесткий порывистый ветер нес по обледенелому насту колючий снежный прах.
— Долго еще тут торчать? – ворчал Клыков, постукивая подошвами берцев по льду.
Володька Кошкин обернулся из передней шеренги.
— Ты куда-то торопишься?
— А он ждет, когда повар стол накроет!
— Размечтался…
Клыков обиженно засопел, но смолчал.
— Чем ты там звенишь? – потешался над ним Курбатов, давно и непонятно за что невзлюбивший парня. – Или яйца заледенели?
Клыков делал вид, что не замечает насмешек, и смотрел куда-то вбок.
— Это тебе не на твоей свиноферме в твоей Мухоедовке. Ничего, кто в армии служил тот в цирке не смеется …
— Не трави душу! – проворчал Турбин, пританцовывая на морозе. – Вот сейчас бы б…ь грамм бы двести водочки, да огурчика соленого…б…ь!
— Ага –и телку сисястую под бок. Раскатал губу – хоть кормят неплохо, а в Бердской бригаде говррят так вообще чуть не кошачьими консервами харчатся…
— Эх, мужики, - вздохнул кто-то. – Чё вы грустите-то? Глядишь, Новый Год в Москве отметим – с девушками на Красной Площади погуляем! Может спонсеры какие пивка подвинут…
— Ага – пивка! Как бы яйцами тухлыми не обкидали! Дядька мне рассказывал –он как раз в девяносто первом срочную служил –так бабки сумасшедшие им в морды плевали – чтоб на Ельцына б….дь не наезжали…
— Так то когда было…
Между тем, в штабной машине, разложив перед офицерами старую карту области, и китайской лазерной указкой
