смерти всех близких от каждого что-то да осталось. От сыновей – территории, хранящие их силы. Из-за гибели Танатоса здесь стало опасно, и мы можем по-настоящему умереть, а от Пасифеи Переправа стала восприимчива к сознаниям и помыслам входящих сюда. Поэтому некоторым не везёт отправиться к онирам и керам.

– Веста действительно обладает силой Морфея, а Кай – Фобетора? – уточнила я, помогая перейти к нужной теме.

– Я знал, что рано или поздно ты догадаешься, – похвалил Гипнос, но я ответила ему недовольным взглядом. – Из-за взрыва Переправа была покалечена и стала опасной даже для меня. Я тогда не желал что-либо делать, мир и жизнь потеряли смысл, время текло, и Переправа медленно восстановилась сама, но одичала, а кошмары с земель Фобетора разбрелись по всем территориям. Не сразу, но я собрался с силами привести их в порядок, однако у меня мало что получилось. Требовалась помощь сыновей, способных контролировать те или иные земли. Когда у меня всё-таки появились новые дети, то они помогали восстанавливать Переправу как могли, но нужны были все трое, а рождались лишь с даром Морфея и Фобетора.

– Значит, Веста и Кай обладают силами с рождения?

– Не совсем. Тяга к тому или другому открывается с возрастом. Весте было около пятнадцати, когда она впервые смогла повелевать территориями Морфея, а с возвращением кубка получила способность передавать видения. Годами позже семилетний Камаэль внезапно привёл в дом двух ониров, вероятно хотел завести питомцев, – усмехнулся Гипнос, а я от изумления уставилась на него во все глаза. Хотя, может, для него это действительно забавно. – Так мы выяснили про его дар Фобетора. Тебе известно, что самые могущественные из кошмаров не керы, а эринии? – Гипнос задал вопрос, но сам же ответил, несмотря на мой согласный кивок: – Керы более свирепые, но они олицетворяют несчастья. Эринии же созданы для отмщения, они умнее, способны анализировать ситуацию, поэтому недостаточно грубой силы, чтобы их победить. Усиливающая эмоция Камаэля – гнев, потому даже эринии, которых прозвали «гневными», подчиняются ему.

Я невольно улыбнулась, уловив неприкрытую гордость и откровенную любовь в голосе Гипноса. Он рассуждал об ужасах и кошмарах, о гневе и ярости, но говорил с такой теплотой, словно желал напомнить, что это всё часть гармонии и недостаточно любить свет, необходимо полюбить и тьму, чтобы жить в балансе с самим собой и с миром.

Я вспомнила, как приняла наркотик с кровью представителя Дома Гнева. Тогда и я, одолеваемая яростью, подчинялась Каю, не осознавая, почему. Я просто нутром чуяла, кто главный и против кого не стоит поднимать оружие. Помню, что пыталась сопротивляться его доминированию, но в итоге он всё равно победил.

– Где твои внуки?

– У меня их нет. – Всё веселье исчезло с лица Руфуса. – Ни один из моих детей не обзавёлся собственными, не потому, что не могли, они не желали этого. Они все будто обречены на знакомое мне одиночество.

– Зачем же ты бросаешь матерей? Мать Весты хотела сохранить память о дочери и о тебе, но ты всё равно забрал её воспоминания.

– Потому что я не желал видеть, как она постареет и умрёт. Раньше поступал именно так, забирал тех, кого любил, на Переправу, но затем они умирали у меня на глазах. Медленно их время подходило к концу, а я опять оставался один. Поэтому перестал вырывать их из привычного им мира, решил лишать воспоминаний, чтобы они получили шанс на любовь с теми, кто состарится и покинет мир с ними.

В носу защипало, горло свело, но я упрямо сглотнула. Рассказ Гипноса прозвучал отстранённо, и всё же я ощутила его горе и одиночество, словно Переправа печалилась с ним, наполняя воздух горьким привкусом тоски.

– Ты сам многих стёр из памяти?

Я не забыла его рассказ. Гипнос время от времени просил Мороса забирать его воспоминания, чтобы не сойти с ума от потерь и такой длительной жизни, чтобы сохранить возможность радоваться мелочам.

– Я никого не стирал. Помню каждую возлюбленную и каждого своего ребёнка, – заверил Гипнос. – Но я попросил брата избавить меня от боли их потерь.

Он развернул меня и вновь повёл в направлении дома. Прогулка действительно помогла немного выпустить скопившееся напряжение в теле.

– А что с территориями Фантаса?

– Ни один из моих рождённых детей не получил его способности, поэтому его территории всё ещё дикие и самые скрытные, даже я не могу найти туда проход. Камаэль рассказал, что ты там была.

– Но я не твоя дочь.

– По крови – нет, но я вложил в тебя часть Переправы, и это делает тебя моей роднёй. – Он обнял меня крепче. – Я не знал, какая именно часть Переправы в тебе, Кассия, но, похоже, судьба решила всё за нас. Переправа позволила тебе побывать на территории Фантаса. Именно мой третий сын мог создавать самые сложные иллюзии, как ты создала пистолет. И самое главное отличие в том, что он владел фантазиями. Чем, по-твоему, они отличаются от обычных иллюзий?

Я нахмурила лоб, пытаясь вспомнить что-то из книг или учебников, но грань у людей между этими понятиями слишком тонка. Иногда они почти синонимы.

– Это что-то существующее и несуществующее одновременно, – расплывчато выдала я.

– Верно. Иллюзии – это воссоздание чего-то реального, виденного тобой. Как скопировать оружие, яблоко или одежду. Но фантазии – это смесь реального и нереального. Как если бы привычное яблоко покрылось травой, а свою одежду ты создала бы из блинов, – пояснил Гипнос, а я часто заморгала, пытаясь соединить два несовместимых предмета во что-то одно, но кардиган, сотканный из еды, был за пределами моего воображения. – Камаэль рассказал, что ты едва не утопила вас обоих. Ты создала фантазию, словно комната была под водой, хотя вы находились на третьем этаже. Начни ты затапливать спальню с пола, то это бы походило на иллюзии, но ты создала другое.

– Да, но я не помню, как это сделала. Оно вышло случайно, – оправдалась я, услышав надежду в голосе Гипноса. Не хотелось, чтобы он слишком сильно верил в мои способности Фантаса, может, произошедшее не более чем случайность. Поэтому перевела тему, помня, что он не ответил на главный вопрос. – Зачем ты заставил Кая пробыть в клетке целую неделю? Ради чего он терпел боль?

– Ради спасения тебя и Весты.

Я замерла на месте. Гипносу, который продолжал меня обнимать за плечи, тоже пришлось остановиться и взглянуть мне в глаза.

– Веста ненавидит заглядывать в будущее и погружаться в пророчества, поэтому никогда не пьёт из кубка Морфея. Вместо неё время от времени это делаю я, – принялся рассказывать бог сна, верно поняв моё молчание. – Однажды я увидел сцену… Ту самую, где ты сдаёшься, обменивая себя на моего сына. Вы оба