— Или в другой жизни, — Ева порывисто вздохнула и снова уставилась в черные воды Невы, покрытые крупными мазками белого льда.

— Велиал! Ева! Вы где там? — закричал Бельфегор с моста.

Мы обменялись быстрым поцелуем и помчались догонять «ангелочков», которые стояли уже на Дворцовом мосту.

— Да не могу я ничего есть, у меня голова болит… — простонал, а Кристина, отодвигая от себя тарелку с яичницей.

— Тебе надо поесть! — назидательно сказал Бельфегор. — Тогда голова пройдет.

— Ой, отвали, много ты понимаешь! — заныла Кристина.

Честно говоря, я сомневался, что у нее такое уж дикое похмелье. Во-первых, выглядела она лишь самую малость утопленной, да и то скорее потому, что ее платиновые волосы были в некотором беспорядке. А во-вторых началось оно у нее ровно в тот момент, когда она узнала, что пока она спала, мы ушли гулять. А она пропустила прогулку по ночному Питеру. И голова у нее заболела ровно в тот момент, когда все взялись делиться впечатлениями.

Особенно виноватым себя чувствовал Астарот, разумеется. Прямо умиление вызывало его озабоченное и встревоженное лицо.

— Милая, давай я в аптеку сбегаю? — оттерев Бельфегора, сказал он. — Что тебе купить?

— У меня есть цитрамон, — сказала Ева.

— Дай ему побыть рыцарем, — прошептал я, утаскивая Еву с кухни. — Сегодня у нас свободный день, сходим погулять? Поедим пышек на Большой Конюшенной, в музей какой-нибудь сходим, а?

— Я не знала, что ты был в Питере, — сказала Ева.

— А я и не был, — усмехнулся я. — Но про пышки ведь все знают, разве нет?

— А ребята? — спросила Ева.

— А ребята не маленькие и сами справятся, — засмеялся я. — Или мы весь день проведем, квохча вокруг страдающей Кристины.

— Да, точно, — Ева хихикнула. — Отличный аргумент. Тогда сейчас я оденусь и пойдем.

Правда, прежде чем пойти праздно гулять по зимнему Питеру, мы заскочили в рок-клуб, благо это было рядом, чтобы убедиться, что с завтрашним концертом все в порядке, что «ангелочки» есть в расписании. И вроде там заплатить какой-то взнос было нужно.

В другое время я даже может остался бы потусоваться. Несмотря на ранний час, там царило нервное оживление, наверняка среди бродящей и бегающей там публики хватало суперзвёзд, нынешних и будущих.

«Хех, пара моих однокашников, фанатеющих по русскому року, от зависти бы удавились!» — подумал я, передавая деньги уставшей девице в мятом красном платье.

— «Ангелы С» из Новокиневска? — повторила она. — А это где вообще?

— Настя, это же те самые ребята, ну! — воскликнул бородатый парень в джинсах и кожаной жилетке на голое тело. — Сэнсей ещё месяц назад про них говорил!

— А, точно! — лицо ее просветлело. — Сейчас, подождите, я вам проходку выпишу. Сколько вас человек?

С погодой повезло, вот что. С утра небо немного хмурилось, но когда мы вышли из рок-клуба, серая хмарь развеялась, обнажив акварельно-голубое небо. И дома на Рубинштейна озарились тускловатыми лучами солнца. Питер стал почти таким, как я его помнил. С нюансами, разумеется. Мало машин, большая часть из них отечественные. Исчезающе мало стильных вывесок, зато то тут, то там изящные фасады домов закрывали аляпистые рекламные баннеры.

Но все равно это был Питер. С которым у меня было связано много приятных воспоминаний. Я здесь был раз, наверное, шесть. С компанией приятелей, и тогда он состоял из одних шумных баров. С романтичной поэтессой Лерой, которая таскала меня по каким-то крохотным музеям и читала стихи на ступенях бесконечных питерских набережных. Один раз по работе, когда пришлось сопровождать босса в деловой поездке. И в тот раз я увидел строгий Питер больших денег. А сейчас мы шли по узким тротуарам непарадного центра с Евой. Взявшись за руки. И это был неумытый и мрачноватый Питер. В другом настроении я бы подмечал и мусор, и разбитый асфальт, и быковатых парней в черных куртках, кучкующихся вокруг «девяток». Но почему-то мне нравилось думать, что этот город не в разрухе, а просто просыпается с похмелья. Вот протрет он глаза своих окон, выметет со своих улиц останки ушедшей эпохе, причешет паутину проводов… И вернет себе блистательное имперское величие. Совсем скоро.

— Я после школы собиралась ехать сюда поступать, — сказала Ева, прищурившись на неяркое зимнее солнце. — Тоже на исторический. Я никогда здесь не была, просто… Ну, в общем, когда мы где-то в одиннадцатом классе заговорили о планах на будущее, все говорили про всякие там политех, универ, юридический-экономический, я просто брякнула, что поеду в Ленинград. Ну и как-то… прилепилось. Папа сказал, что после выпускного мы обязательно сюда съездим. А потом… В общем, не получилось.

— Жалеешь? — спросил я.

— Нет, — она покачала головой и улыбнулась. На реснице повисла слезинка. Не потому что она плакала, просто долго смотрела на солнце. — На самом деле, я не уверена, что мечтала именно об этом. Возможно, мне просто хотелось сюда уехать, чтобы залезть на шпиль Петропавловской крепости и показать оттуда всем одноклассникам язык.

— Вчера ночью ты говорила иначе, — напомнил я.

— По-моему, это вообще никак не противоречит, — усмехнулась Ева. — Этот город действительно красивый и особенный. Но я же не могла этого знать в Новокиневске.

— Зато честно, — заржал я. — Может, в Эрмитаж сходим?

— Нет, — внезапно скорчила гримаску Ева. — Здесь все ходят в Эрмитаж, значит я не хочу. Давай просто пойдем… куда-нибудь. Куда понесут ноги.

— Погоди-погоди, — я придержал ее за плечо. — Ты историк. И не хочешь идти в самый главный в России музей?

— Я вообще не люблю музеи, — Ева пожала плечами. — Они мне кажутся искусственными и… И еще я не люблю экскурсоводов, которые мне показывают, куда смотреть и как идти.

— Ладно-ладно, я все понял, — засмеялся я. — И полностью тебя поддерживаю. Так что давай представим, будто мы местные жители, погуляем, может быть, сходим в кино. Потом съедим по шаверме, а вечером вернемся домой, там должен прийти Сэнсей с какими-то