Шрифт:
Закладка:
Где-то вдалеке раздался протяжный гудок поезда. Мэгги оживилась – она представила, как когда-нибудь купит билет в один конец и уедет из Фарго навстречу карьере и красивой квартире в стильном большом городе. Ей рисовалась ее будущая жизнь – может, конкретный путь она представляла весьма расплывчато, но возможностей было море. Она может стать астронавтом, звездой рэпа, бухгалтером. Она может стать счастливой.
Хой спрашивает об одноклассниках и близких друзьях. Ты называешь Мелани, Сэмми, Тессу, Лиз и Сноклу.
– Снокла, – произносит адвокат, будто пробуя холодный десерт. – Это девочка?
– Да, это девочка, – отвечаешь ты.
– Можете назвать ее фамилию?
Ты запинаешься, потому что ее фамилия просто вылетела у тебя из головы, и тут впервые заговаривает Аарон. Человек, который когда-то облизывал каждый закуток твоего тела, а потом не только прекратил это делать, но и вообще перестал признавать твое существование, впервые за шесть лет он заговорил с тобой.
– Ее фамилия Джефферсон.
Он говорит это так, что нет смысла сомневаться, нет смысла перепроверять. Мужчина, который так выглядит и так говорит, никогда не допустит ошибок. Никогда не подцепит венерической болезни, сколько бы шлюх не перебывало в его постели. Этот мужчина никогда не уйдет с ярмарки, не выиграв целой кучи дешевых мягких игрушек. Рука его всегда будет гордо подниматься ввысь в знак победы.
– Значит, ее фамилия Джефферсон? – переспрашивает Хой, глядя тебе в глаза.
– Ну да, вам же уже сказали, – отвечаешь ты и краснеешь.
Когда-то он был твоим возлюбленным, но по-прежнему остается и останется навсегда твоим учителем, то есть авторитетом. Иногда он употреблял такие мудреные выражения, что ты чувствовала себя полной дурой, потому что вообще не понимала их смысла.
– Я просто удивлен, что вы сами не вспомнили фамилию девочки, которую называете своей подругой, – говорит Хой.
– Что ж, нам повезло, что с нами мистер Нодель, который так хорошо помнит всех девочек-старшеклассниц.
Ты становишься язвительной, чувствуя, что тебя загоняют в угол.
– Ладно, ребята, – говорит Хой. – Мы слишком заостряем на этом внимание, давайте двигаться дальше.
Потом ты спросишь, почему никто не счел странным, что Хой ведет себя как друг, пытающийся примирить поссорившуюся пару, а не как адвокат, защищающий невиновного.
Но странно ведет себя не Хой, а ты. Это ты – чокнутая девчонка. Хочешь денег – так о тебе думают люди. Хочешь заставить этого мужчину заплатить за то, чего он не делал. Ты чокнутая и разбитая, как твоя машина и твоя психика. Как всегда, негодяи побеждают. Аарон сильнее тебя. Эта мысль вызывает не боль, а какое-то разъедающее изнутри ощущение, как будто в тебе поселяется ноющая злокачественная опухоль и она хочет тебя сожрать. Ты пожимаешь плечами.
Мэгги вспоминает, что на первом курсе вместе с ней в классе английского занималась Табита. Она вспоминает это, потому что мистер Нодель как-то во время урока сказал, что у него рак яичка. Это трогательно, конечно, когда учителя делятся с учениками такими интимными вещами, но и жутковато. Учителя перестают быть только учителями. Они становятся людьми, которые ходят по той же земле, так же схватывают простуду, так же хотят того, чего не могут себе позволить, так же не всегда чувствуют себя привлекательными.
Так, Табита взяла и спросила мистера Ноделя, означает ли это, что у него только одно яичко. Нет, она спросила не столь вежливо. Она просто сказала:
– У вас что, одно яйцо?
Мистеру Ноделю это не понравилось, и он сурово ответил:
– Мы можем поговорить об этом после уроков.
Мэгги расстроилась из-за мистера Ноделя – Табита смутила его. Как она могла задать такой ужасный вопрос? Кто вообще задает такие вопросы? Мэгги тоже бывает грубоватой и чрезмерно откровенной, но не жестокой. И в нечуткости ее не обвинишь.
Спустя какое-то время мистер Нодель взял отпуск по уходу за ребенком: ученики шутили, что он решил продемонстрировать, что заболевание не сделало его неполноценным мужчиной. Его жена родила ему второго ребенка. Во время отпуска его заменял мистер Мерфи. Когда мистер Нодель вернулся, уже в качестве молодого отца, он словно раскрылся. Он был полон жизненных сил, он стал совсем другим: сияющим, добродушным, душа нараспашку – ну просто свежая устрица!
Мэгги не помнит, как заговорила с ним после уроков о своей жизни. Она задержалась зачем-то в классе… Или она уже направлялась к двери, а он задал ей какой-то вопрос… «Мэгги», – позвал он ее, глядя на нее своими невероятно честными глазами, и она вернулась. А потом она стала рассказывать ему все. Отец ее часто бывает слишком пьян, чтобы доехать до дома из бара. А прошлым вечером они поссорились, и она не захотела его слушаться, потому что как можно слушаться отца, который просит купить ему упаковку пива?
Если она упускала в своем рассказе какую-то мелочь, он подталкивал ее к продолжению. Он мог просто спросить: «Как там у вас дома, все в порядке?» И Мэгги возвращалась и рассказывала ему все. Он был хорошим учителем, всегда заботился об учениках. А иногда человеку больше всего нужно, чтобы кто-то его искренне спросил, как дела…
Лина
Лина знает, что пятнадцатилетние девочки делятся на два типа, и она относится к тем, кому нужно нечто большее, чем французские поцелуи. У себя в спальне она, закрывая глаза, представляет, что влюблена. Этого ей хочется больше всего. Она считает, что девчонки, которые говорят, что успешная карьера для них важнее любви, попросту врут. Внизу, на кухне, мама готовит мясной рулет. Лина его ненавидит. Она ненавидит этот запах. Весь дом пропитался мясным рулетом, и запах сохранится еще на несколько дней. И даже пыль на перилах – и та перемешается с этой бурой вонью.
На лбу у Лины вскочил прыщ, большой, кроваво-оранжевый. Сегодня пятница, пятница все-таки приятнее вторника. А если вторники чем-то и лучше пятниц, так это тем, что по вторникам никто никуда не выходит, впрочем, как и Лина. Сидят себе по своим трейлерам или модульным домам. Лина хотя бы живет в приличном доме. Кому-то всегда хуже, хотя всегда найдутся те, кому лучше.
Но эта пятница будет совсем другой. Лина еще этого не